Не пахавшие до этого мужики бросились делать сохи.
Дмитрию Седову хотелось пустить на пахоту сразу оба плуга.
— Пусть смотрят, как артель ворочает, — говорил он.
Но Герасим Андреич настоял, чтобы выезжать пока с одним.
— Тройкой целины не взять, придется припрягать четвертую, а у нас всех лошадей шесть.
Посмотреть на выехавших пахать новеньким, полученным от «казны» плугом собрались ближние мужики с елани.
Трефилка Петушонок закричал на лошадей. Герасим Андреич перекрестился и запустил плуг. Дмитрий Седов без шапки шел рядом. С сухим треском врезался лемех, оставляя за собой глянцевый черно-коричневый пласт земли.
Лошади вытянули шеи, напрягли крестцы. Герасим Андреич подстегивал кнутом кобылу Дмитрия Седова. «Мой-то Карько воротит аж плуг набок, а она… стрель ее в бок…» — подумал он и почувствовал какую-то неловкость от этой мысли.
Мужики обступили Петухова, остановившего лошадей на завороте, завистливо ощупывали, приподнимая за ручки новенький зеленый плуг.
— Хорошо им на государственном-то горбу в рай в прискочку…
— Такой-то благодатью не пахота, а игра! — завидовали, злобствовали черновушане, сравнивая артельный плуг со своими сохами.
— Пашите, а я отправлюсь ульи доделывать. Коней-то не отпускайте горячих: мои выстойку любят, — наказывал Герасим Андреич.
Рядом с артельщиками, весело поднимавшими целину, ковырялись выехавшие с сохой Погонышевы.
— Не плуг, а бандура! — крикнул Дмитрий Седов Матрене с Зотейкой, когда они повели первую борозду.
Матрена, ухватившись за ручки, налегла грудью, прижимая дрыгавшую и вырывавшуюся из рук соху. Изот кричал во все горло на лошадей и хлестал то одну, то другую кнутом. Лошади рвали упряжь, лягались, когда кнут не в меру больно обжигал по ногам. Матрена охрипла от крика. Мелко возьмешь — выскакивает, глубже — кони становятся… До обеда промаялись Погонышевы, а провели три борозды.
Зотейка бестолково хлопал глазами, путаясь в вожжах, пытался садиться верхом, — но кони не шли вовсе.
— Убью! — кинулась Матрена на метнувшегося от нее Погоныша, потом схватила пятившуюся и выступившую из постромок кобылу, нагнула за повод голову и, обезумев от злости, впилась ей зубами в ухо. — Медведь бы тебя задрал, лукавую!..
В корнях шиповника соха засела. Зотейка хлестнул по лошадям, и сошник сломался.
Матрена разогнулась, посмотрела на испуганного мужа, на замученных лошадей, на сломанную соху и заплакала. Зотейка отстегнул переднего коня, отнял сломанный сошник и потрусил в деревню.
