Это меня спасло.
Юренев все так же спал, всхрапывая, полог палатки был темен и невидим. Сердце мое колотилось, как овечий хвост, я задыхался. Бессмысленно шаря руками по полу, я выполз из спального мешка, из палатки и упал лицом в прохладную траву.
Что я видел? Что это было?
Даже сейчас воспоминание о той ночи вызывало во мне непреодолимый ужас.
Я спустился в овраг, продрался сквозь плотные заросли черемухи и увидел над головой весело высвеченные солнцем трубы.
Ну их всех к черту — и Юренева, и воспоминания!
Солнце, трава, ажурная даже в своем запустении лестница, уходящая вверх, в белую теснину берез, — вот все, что мне нужно. Я в транзитной командировке, незачем мне беспокоиться за Юренева, похоже, он во всем защищен лучше меня. Надо уезжать, иначе он опять втянет меня в свои непонятные игры.
Рядом хрустнул сучок.
Я обернулся.
Шагах в пятнадцати от меня стояла Ия.
— Тухтур-бухтур, — пробормотал я. — Что ты здесь делаешь?
Ия рассмеялась:
— Это я должна тебя спросить.
Я не сводил с нее глаз.
Удлиненное лицо, чуть вьющиеся волосы, нежная кожа… Этого не могло быть, но Ия, кажется, помолодела. Голубые, нет, синие, типично нестеровские глаза, румяные щеки… Это в тридцать-то лет… Вязаное платье туго облегало, обтягивало грудь, бедра… Когда-то на шее Ии начинали намечаться морщинки, я хорошо это запомнил, но сейчас от морщинок не осталось и следа. Ровная, гладкая, нежно загорелая кожа…
— Иди сюда.
Я подошел.
Ия, улыбнувшись, присела на сухую коряжину, торчавшую над берегом ручья, и я мгновенно узнал пейзаж.
Заросший травой овраг, зеленые, политые Солнцем склоны, деревянная лестница с выщербленными ступенями, наклонно уходящая вверх, в белизну смыкающихся берез…
Конечно, та фотография могла быть сделана только тут.
— Что с тобой?
Я усмехнулся:
— Да так… Вспомнил…
— Ты шел так, будто боялся задавить случайного муравья, — Ия улыбнулась.
Она, как всегда, была спокойна. Ее глаза манили, радовали, но сама она ничем не выдавала своего внутреннего состояния. Если бы не копейка, лежащая в моем нагрудном кармане, я мог бы подумать — мы с нею не разлучались ни на час.
Но это было не так. Ия сказала:
— Я читала твою книгу. — Она, кстати, нисколько не удивлялась тому, что я стою перед нею. — Мне понравилось. Только почему вдруг ты взялся описывать чукчей?
В ее вопросе таился некий затаенный смысл. Я возмутился:
— В моем романе действуют не чукчи. Чукчи там появляются только в третьей части. А в основном речь идет о юкагирах.
