У него не было семьи; рассказывали, что на последнее свидание с женой, умиравшей от рака в кремлевской больнице, он опоздал из-за крупной сделки. Речь вроде бы шла о серьезном заказе — и жена умерла без него; не было и детей. Никто не слышал, чтобы он жалел об этом или вообще проявлял какие-то эмоции; я тоже ни разу не видел его хотя бы смеющимся. При этом он, казалось, не слишком дорожил деньгами — конечно, копил, откладывал, но не на черный день и без фанатизма. Он знал все о рынке антиквариата; знал, где, в какой коллекции или библиотеке какой страны находится та или иная книга, мог точно назвать ее цену; интересовался аукционами — с легкостью предсказывал, до каких высот может дойти начальная цена какого-нибудь уникального тома, но, по-моему, не получал от этого удовольствия. Он изучал каталоги, знакомился с научными изысканиями и мемуарами; сами же книги его не интересовали нисколько. Его ближайший помощник однажды признался мне, что вообще сомневается в том, что Кинг-Конг читал хоть что-то, не имеющее отношения к бизнесу. Но все это я узнал гораздо позже; а тогда понял только, что это, видимо, и есть Климов, сказал:
— Здравствуйте, меня Владимир Мингьярович к вам направил…
— Книги, — кивнул он, — ясно. Доставайте.
Я полез в пакет, вынул «Майн Кампф». Он взял книгу, пролистал ее, задержался на титульном листе, зачем-то поскреб обложку. Поднял глаза на меня, кивнул в сторону кровавых кресел:
— Садитесь, поговорим.
Несколько секунд прошли в молчании. Потом он спросил:
— Вас как по имени-отчеству?
— Борис, можно без отчества. Борис Горелов. Сотрудник Илионского фонда.
— А, — он наклонил голову, усмехнулся, — понимаю. Библиотека Института марксизма-ленинизма.
Я понял: здесь врать бессмысленно, да и незачем; он знал, что книга ворованная, знал, что ее украл я, и, казалось, решал про себя только один вопрос — как это влияет на стоимость. После короткой паузы еще раз просмотрел мою добычу, сказал:
— Книга хорошая. Старая. Но много не дам. Если бы год издания был тридцать первый — тогда…
Ха! Сразу видно делового человека. Мне стало весело, легко, я махнул рукой:
— Разве это проблема? Найдем тридцать первого года.
— Даже так? — он слегка поднял брови. — Интересно. Хорошо. А собой что еще?
Я достал остальное. Он хмыкнул, скептически поднял брови — наверное, это были не слишком ценные книги. Он пролистал их — небрежно и без особого интереса, наконец, захлопнул, сказал:
— Пока — пятьсот за первую, за эти — по триста.
