— Долларов? — на всякий случай уточнил я.
— Предпочитаете в рублях? — он с нескрываемой иронией заглянул мне в глаза.
— Хорошо, согласен, — быстро сказал я.
Он достал из кармана сотенные серовато-зеленые бумажки, отсчитал, протянул мне. Я завернул деньги в пакет, но уходить не стал. Я понимал: это не все — и знал, что сам не должен начинать разговор. Но Климов был опытный игрок, куда хитрее меня — и я услышал:
— Что-то еще спросить?..
Да, манера разговора у него была необычной — он словно постоянно недоговаривал, экономил слова, опускал не просто глаголы и местоимения, а — целые предложения. Я сдался:
— Хотел узнать, что еще можно привезти, кроме «Майн Кампф» тридцать первого года?
Он откинулся на спинку кресла.
— Хороший вопрос. Дам помощника — Сергей Соловьев. Будете отбирать нужное вместе.
Интересное кино. Значит, придется найти способ провести его в библиотеку. С другой стороны, почему нет? Я кивнул. Климов легко поднялся, не прибавив больше ни слова, вышел. Через пару минут появился снова — вместе с сутулым очкариком. Я знал такой тип людей — вечный девственник, серьезно ударенный наукой. Как говорится — с мамой по жизни. Любимец чахлых библиотекарш и научных руководителей. Такие обычно в мельчайших деталях знают строение крыла бабочки, но не разбираются в элементарных жизненных ситуациях; не люди — орнамент жизненных коллизий.
Сутулый посмотрел на меня, поправил очки (разумеется! Любимый жест), потом выжидательно поморгал в сторону Климова. Я сидел в кресле, они стояли. Климов проговорил:
— Знакомьтесь: Сергей — Борис. У Бориса есть доступ в одно крайне интересное место, но навыков поиска нет, надо помочь.
Решив, видимо, что все объяснил, он повернулся уходить. Сутулый вроде как запротестовал:
— Я не совсем понял…
Климов вздохнул — видно, непросто давалось ему общение с помощником; однако объяснил терпеливо, что именно он хотел бы от меня получить: «книги, Сережа, книги — ты должен помочь найти наиболее ценные экземпляры». Очкарик слушал, не перебивая, то и дело поеживаясь (мерз он все время, не согревался даже в сорокаградусную жару, водку не пил, коньяк не пробовал), вновь и вновь дотрагиваясь до своих очков. В конце концов, этот жест стал казаться мне совершенно непристойным. Но указания Климова — таки завершились, мы остались вдвоем. На столике между нами лежала книга Гитлера — не знаю уж, зачем Климов оставил именно ее — две другие он унес. Очкарик присел на край кресла напротив, аккуратно прикоснулся к обложке:
