По всем расчетам Василий Степанович вот-вот должен был появиться, но его все не было… а Надя смертельно устала. Ей вдруг захотелось просто незаметно посидеть в зале и поглядеть репетицию. Так и сделала. Удобно откинувшись на мягкую спинку кресла, она вытянула скрещенные ноги, поплотней запахнула на груди махровый халат, — как покойно, как хорошо! Никто её не видит, никто не тревожит, — в зале тишь, полумрак… забытье.
Она замерла в предвкушении радости — того восторга, который дарил ей Большой Балет. Захотелось раствориться в этом восторге, предаться ему без остатка, позабыв все… все! Словно живою водой умыться…
Да, он был уж не тот, что прежде, — балет Большого! Но все же, все же… Она верила в него. Душу вкладывала в него. Она ждала.
На сцене в лиловатом халате до пят появилась Маша Карелина исполнительница роли Гамзатти, дочери индийского раджи. С нею Бахус. Увлеченно объясняет что-то, показывает — седой, сухощавый, изломанный. Постарел.
Наде вдруг стало жаль его — последние дни доживала его разоренная, когда-то поистине великая империя! И это стало ей вдруг так ясно, что слезы помимо воли навернулись на глаза… Ведь эта империя — часть её жизни. И Бахус, творец целой эпохи в истории русского балета, уже не принадлежит настоящему — он обратился в соляной столб, подобно жене Лота, посмевшей обернуться назад, несмотря на запрет!
Да, — подумала Надя, — как художник он уже мертв, живой дар угас в нем. Это ведь тоже выбор: либо творчество, либо власть. А Бахус выбрал второе. Может быть, это и не было для него осознанным шагом: просто тяга к утверждению своего «я» здесь, на грешной земле, в амбициозном пространстве званий и титулов, оказалась в нем сильнее огня… неслышного гула пламени, зова, который уносит прочь от земных сует. Можно сказать и так, усмехнулась она про себя, — что сила гравитации загасила в нем тот огонек, который нагревает воздух в воздушном шаре, чтобы корзина с воздухоплавателем взмыла под облака… Он стал слишком тяжел, наш Бахус… Четвертый балет наследия возобновляет — и это спустя восемь лет после последней оригинальной авторской постановки. Вот и выходит, что прошлое для нас — самая живая реальность! Больше жить нечем.
Она полуприкрыла глаза, на миг все поплыло… но, тряхнув головой, отогнала дрему — уж очень хотелось поглядеть репетицию.
Надя глядела на сцену, но незваная ностальгия все крепла — она укрыла лицо в ладонях. Какие прекрасные творения дарило нам прошлое! Ими-то и дышим, в них черпаем силы, чтобы хоть как-то перемочь безвременье.
