То ли ребята с битами были чем-то подогреты (более чем вероятно), то ли отрабатывали денежки. Они знали, что проиграют, но всё равно полезли на рожон. Дубинкой Славе пришлось поработать от души. Карина там сейчас, наверно, уплетала мандарины и валялась с учебником на кровати, а она махалась на морозе с остервенелыми молодчиками, большинство из которых были далеко не хилыми. И приёмчики кое-какие знали, но, конечно, против профессионалов долго продержаться не могли.
«Радужных» тоже разгоняли потихоньку. Тех, кто оказывал яростное сопротивление, приходилось заламывать, но в основном ограничивались тем, что крепко брали под руку и отводили к полицейским машинам. Некоторые с виду хрупкие девушки так бешено царапались и бились, что приходилось изрядно повозиться, чтобы их успокоить. Одна такая когтистая кошечка извивалась в руках Виталика (друга Слава всегда узнала бы даже в полной экипировке и маске по одной лишь фигуре и манере двигаться). У кошечки были длинные золотые волосы, большие голубые глаза и точёная фигурка, а звали её Мариной.
– Пустите! Мы ничего плохого не делаем! – кричала она.
Слава тронула Виталика за плечо.
– Уступи-ка мне эту барышню.
– С удовольствием передаю в твои надёжные руки эту бешеную стерву, – хмыкнул тот.
– Сам ты... стервец! – гневно сверкнула Марина ему вслед своими прекрасными очами. – Говнюк!
Она отряхнулась, подняла со снежного наката свой плакат, уже порядком притоптанный и надорванный, и с вызовом во взгляде уставилась на Славу.
– Ну, что? Сажайте, всех не пересажаете! – блеснула она красивым, белым оскалом ровных зубов.
– Горшкова Марина Алексеевна? – ледяным служебным тоном сказала Слава. – Пройдёмте.
Они встречались полгода. Профессия у Марины была творческая – режиссёр массовых мероприятий, а темперамент – бешеный. В постели это всегда была сладкая, никогда не приедающаяся феерия; Марина стремилась доминировать, и Слава с усмешкой позволяла ей верховодить, это забавляло её. Но вот общение с этой девушкой походило на катание на американских горках: не угадаешь, на какое слово она обидится, когда взбрыкнёт, когда улыбнётся, а когда смертельно оскорбится. Как там в поговорке? «Настоящая женщина может сделать из ничего три вещи: салат, шляпку и скандал». Шляпок Марина не носила, салаты не любила, а вот скандалы устраивала виртуозно. Разрыв тоже был её инициативой. Слава справилась с этой болью. В душе она чувствовала: ничем иным всё это кончиться не могло.
