Помаялся некоторое время и, как только раздался храп Силантьева, осторожно поднялся, приоткрыл воротницу. Ночь была августовская, глухая, эта настораживающая тишина еще больше тревожила Николая. Недолго раздумывая, он зацепился руками за порог, повис и спрыгнул на землю. Чтобы не разбудить мужиков, мотоцикл пришлось толкать руками до самого поля.
До Еремейцева дорога особенно плоха, по ней и днем-то непросто проехать. Мотоцикл подбрасывало на ухабах, свет фары то взмывал в небо, то утыкался совсем близко в землю. От спешки Николай раза два навернулся, но только еще злей жал на газ, как только дорога мало-мальски выравнивалась. Казалось бы, достаточно проучил и жену, но сейчас взвинтил себя новыми подозрениями, как будто непременно должен был застать Пашку в своем доме.
Еще на окраине села заглушил мотоцикл: изрядно пришлось попыхтеть, пока толкал его до крыльца. Сдернув с потной головы кепку, поотдышался; сердце колотилось часто и сильно, так что даже мешало прислушаться к настораживающей тишине. В окнах избы — темнота, ни звука. Требовательно бухнул кулаком в дверь. Показалось, что Валентина долго не отпирает — нетерпеливо стукнул еще раз.
— Кто там? — спросила она, выйдя на мост.
— Я. Или кого другого поджидаешь?
Бесшумно, видимо, босиком, жена быстро сошла по лестнице, попеняла:
— Потише вози-то: ребят разбудишь. Чего явился не пойми в какое время? Толька Иванов сказал, ночевать останетесь в Сафонове.
— Ты и обрадовалась.
— Полно болтать-то!
Николай скинул кирзачи и спецовку на крыльце, поднялся вслед за женой в избу. На кухне был включен свет.
— Ешь там, чего найдешь, — сказала Валентина, нырнув в постель.
Николай все же недоверчиво заглянул в переднюю, в полутьме разглядел своих Баранчиков, безмятежно разметавшихся на диван-кровати. «Идиот! — ругнул он себя. — Зачем примчался среди ночи? Несерьезно это. Мужики завтра посмеются».
Он выпил залпом почти целую кринку молока и обескураженный ушел в горницу, где у него была постель. Все еще не остывший, потный и злой, долго сосал сигаретку. Стыдно было перед женой, чувствовал себя как ревнивый парнишка, попавший в дурацкое положение. «Почему другие живут спокойно, а я дергаюсь? Небось Сашка Соловьев да Силантьев вовсю дрыхнут на сеновале у Анфисы, — позавидовал он. — У меня сна-то нет ни в одном глазу, не знаю, как завтра целый день буду трястись на комбайне. Нервы сдают. Все из-за нее, холеры!» — пристукнул кулаком по колену.
