Однажды Настя решилась оставить Галку с падчерицей — надо было сбегать за рисом в китайскую лавочку. После долгих наставлений — «Ничего в рот не суй!» — ушла. «Одна нога здесь, другая там! — торопилась мать, трепеща за ребенка. — Не натворила бы она опять с ней чево…»
Обратно летела Настя на всех парах. Потихоньку взошла в сени подсмотреть, что делает «сахалинка», как нянчит дорогое дитя.
Девочка не ждала так скоро ее возвращения. Она сидела на скамье и, держа Галку на руках, забавляла ее. Маленькая заливалась смехом, а Лерка безудержно целовала ее ножки, ручки, белокурую макушку.
— Галочка! Ромашечка белая! Глазочки мои синенькие!.. — звенел серебряным колокольчиком ее ликующий голос.
Идет коза бодатая,
Идет коза рогатая!
Нашу Галку забудет,
Забудет, забудет…
Галка смеялась, отбрыкивалась от худенькой руки сестры пухлыми, налитыми ножками, а Лерка целовала и целовала малютку.
На счастливом, прозрачном от недоедания лице ее горела такая полная, такая открытая любовь, что мачеха замерла, сердце ее упало куда-то вниз от стыда и раскаяния.
Она боялась шевельнуться, выдать свое присутствие.
Долго стояла она, не узнавая лица падчерицы, освещенного нежной улыбкой, с изумлением вслушивалась в празднично звенящие ноты ее голоса:
— Птенчик мой маленький! Сестренка моя любая…
На некрасивом рябом лице Насти вспыхнул румянец. Ее даже в жар бросило. «Вот так сахалинка! Ой, зверь я, зверь бессовестный!»
Она любила дочь неистовой страстью женщины, поздно познавшей счастье материнства. Любила самозабвенно, считала ее самой умной, самой красивой, самой лучшей на свете. Она расцветала, гордилась, даже хорошела, когда хвалили ее дочь. Любовь к ребенку отмела многое, к чему еще вчера она рвалась, что так заботило ее. Материнская горячая любовь согрела каждую минуту ее жизни. Когда Настя прижимала к себе родное, близкое тело малютки, она задыхалась от прилива потрясающих, нахлынувших волной материнских чувств. «Лерка-то как любит мою доченьку, как нежит ее!» — с раскаянием думала мать.
И внезапно в долго спавшем, отупевшем сердце Насти, впервые разбуженном любовью к мужу и дочери, проросла блеклая, слабенькая былинка нового доброго чувства. «Любит Галку. Любит дочку мою. Воркует, как голубка над голубенком. Просияла, не узнать ее, будто подменили».
На цыпочках, неслышно, будто чего-то застеснявшись, Настя отошла от двери. Вышла из сеней, застучала ногами о ступеньки крыльца: не испугать, предупредить Лерку о своем приходе…
