На дворе уже стемнело, но стройку напротив освещали люминесцентные фонари. В их резком свете, между голыми ветвями грецкого ореха, где ранним утром еще маячила белая фигура Божьей Матери, повернутая ко мне спиной, я увидел пустой постамент из серого камня. Статуи не было.
Рабочий в черном комбинезоне и черном шлеме с прорезями для глаз, носа и рта, стоя по пояс в глубокой яме, размеренными движениями выкидывал наверх землю.
— Вира! Ви-и-ира! — знакомый голос с крыши отчаянно призывал лифт.
«Путь вверх и вниз один и тот же», — вспомнился мне афоризм Гераклита Эфесского.
Уже добрых четверть часа что-то меня тревожило. Врожденный порок сердца давал о себе знать. Перебои повторялись с равными промежутками, нарушая сердечный ритм. Неужели опять не хватает калия?
Б-л, б-л, б-л… — у старого дома напротив висленский песок, поливаемый водой, смешивался с портландским цементом; если бы бетономешалка работала как мое сердце, барабан каждые десять секунд совершал бы дополнительный оборот:
б-л, б-л, б-ла-лал;
б-л, б-л, б-ла-лал;
б-л, б-л, б-ла-лал…
В прихожей зазвонил домофон.
— Да, слушаю, — сказал я.
— Добрый вечер, — хором произнесли два голоса, показавшиеся мне знакомыми.
— Добрый вечер. Слушаю вас.
— Вы бы не могли нас впустить? Мы к вам с радостной вестью. Близится…
— Простите, я сейчас не могу разговаривать.
— Может, нам прийти попозже? — свидетели Иеговы не сдавались.
— Простите, — повторил я, — я правда не могу разговаривать.
Свидетелям Иеговы мне всегда трудно было дать решительный отпор — все-таки я похож на отца. Они, вероятно, это чувствовали и постоянно оставляли у меня под дверью свои журналы с цветными картинками, напоминающими иллюстрации к старым соцреалистическим романам.
Однажды, будучи в хорошем настроении, а может, из чистого любопытства я впустил свидетеля Иеговы в квартиру. Он сказал, что хочет поговорить о Священном Писании. В прихожей, прежде чем я успел ему помешать, он разулся, достал из портфеля домашние туфли со стоптанными задниками и надел их. Это совершенно вывело меня из равновесия. Я смотрел на его омерзительные тапки и полосатые носки, а он читал что-то из Библии.
Иегова в шлепанцах!
Я ходил по квартире и не мог найти себе места. В окне на третьем этаже дома напротив мелькнуло лицо женщины, парализованной после инсульта.
«Смерть высматривает, а у меня постирушка».
Я подошел к книжным полкам и поглядел на словари иностранных языков: «карманные», «малые», «большие». Всего их в доме было около полусотни. Я уже давно не заучивал новые слова, но те, которые успел выучить, не вылетели из памяти, прочно там угнездились, дожидаясь, пока я найду им применение.
