Как, стольник, возросла людского чванства мера,
Что верою себя зовет любая вера!
Религий множество — неужто навсегда?
Неужто не в одной, всеобщей, есть нужда?
Потребны ль Господу такие христиане —
Со словом Божиим не в сердце, а в кармане?
И как не помянуть речение Христа
О тех, не сердце кто приблизил, а уста.
Спасителю нужна душа, а не цитата,
Что приготовлена всегда у пустосвята;
Подобна братия отвратная сия
Повапленым гробам, исполненным гнилья.
Был не таков, о нет, отец голландских граждан,
Что в качестве главы народом был возжаждан,
Кто внешностью благой являл благую суть, —
И вот, после того, как он окончил путь,
Мы сетуем о нем, скорбя неизмеримо;
Коль с кем-то он сравним — то с консулами Рима,
Что целью числили раденье о стране, —
Был землепашца труд тогда в большой цене,
А золотой посул из вражьего вертепа
Ценился менее, чем жареная репа.
Таким его навек запомнил город мой —
С морщинистым лицом, зато с душой прямой.
Как не почтить теперь тебя с печалью жгучей,
Опершийся на трость державы столп могучий!
Уж лучше никогда не вспоминать бы мне
Дни Катилины, дни, сгоревшие в войне;
Ты посвящал себя служенью доле славной,
Когда твою главу главарь бесчестил главный, —
Ты был бестрепетен и не щадил трудов,
Спасаючи сирот, изгнанников и вдов.
Ты не искал вовек ни почестей, ни денег,
Не роскоши мирской, а милосердья ленник,
Всем обездоленным заботливый отец —
Зерцало честности, высокий образец!
Вовек ни в кровь, ни в грязь не окунал ты руки,
Ты ни одной мольбы не приравнял к докуке,
С которой мыслию оставил ты людей?
Коль ты глава для всех — то обо всех радей!
Да, мог бы Амстердам себя возвысить вдвое,
Возьми он в герб себе реченье таковое, —
