Верлен. Прости… Прости, любимая… прости. Зря ты это сказала. (Помогает ей дойти до шезлонга.)
>Вбегают супруги Мотэ де Флервиль.
Мотэ де Флервиль. Что здесь происходит? А?
Матильда. Ничего.
Мотэ де Флервиль. А что за грохот?
Матильда. Это я… столик опрокинула.
Мадам Мотэ де Флервиль. Ты не ушиблась, дорогая?
>Матильда, бледная как полотно, качает головой. Мотэ де Флервиль, повернувшись к Верлену, желчно говорит с ним вполголоса.
Мотэ де Флервиль. Нет ничего омерзительнее мужчины, который дурно обходится с женщиной.
Верлен. Если не считать мужчины, который дурно обходится сразу с двумя.
>Бросается прочь из комнаты.
Занавес.
СЦЕНА 3
>Тесная мансарда на улице Бюси; 7 ноября 1871 года. Рембо валяется на диване, Верлен сидит в кресле.
Верлен. Мне казалось: какая разница, на ком жениться? Я думал, для этой цели сойдет любая. Конечно, в пределах разумного.
Рембо. Не понимаю, с какой стати тебе приспичило жениться.
Верлен. Мне все осточертело. Жил я тогда с матерью, потому что лень было искать собственное жилье и налаживать быт. Она окружила меня заботой — и до поры до времени это меня устраивало. Я был предоставлен самому себе, домой приходил только пожрать, поспать и переодеться в чистое. Но потом такая жизнь мне приелась, на службе тоска, дома тоска, я начал спиваться, поневоле захаживал в бордель — в общем, катился по наклонной. Что ни день, просыпался одетым, в грязи с головы до ног, со сбитыми в кровь костяшками пальцев, мучился от похмелья и смутно припоминал очередную старую шлюху, которая потратила на меня ровно три с половиной минуты и даже не потрудилась снять туфли.
И тогда я сказал себе: так больше продолжаться не может.
Пора браться за ум.
В один прекрасный день зашел я к Сиври — договориться насчет музыки к фарсу, который я собирался написать; а чтобы попасть к нему в комнату, нам нужно было пройти через холл в доме Мотэ — ну, ты знаешь, — и там стояла она, к нам спиной, глядя в окно. Вероятно, мы ее напугали, потому что она резко обернулась. Ее красота меня сразила. На ней было серое платье с зеленым узором, она стояла в обрамлении оконного проема, и солнечные лучи падали ей за спину. Сиври спрашивает: ты знаком с Матильдой, она моя сводная сестра. Нет, говорю, не имел чести. Тогда он меня представил, отрекомендовал поэтом, а она улыбнулась и говорит: чудесно, люблю поэтов.
И все, я пропал.
А через неделю занесло меня в Аррас; проснулся я в одной постели с жуткой шваброй, словами не описать: вся потная, храпит. Я боком, боком — и к выходу, а она проснулась, окликнула меня.
