Таежный бурелом | страница 157

— Где здесь наиглавного командира найти?

— А на что он тебе? — усмехнулся Ожогин.

Подросток вскинул глаза и обомлел.

— Деда, ты?

— Али очи, Дениска, повылазали, не признал?

Подросток шмыгнул носом, растерянно уставился на деда, перехваченного портупейными ремнями, с шашкой на одном бедре, с деревянной коробкой, из которой тускло светилась рубчатая рукоятка пистолета, — на другом.

— Вот это да!

Наклонившись с седла, Ожогин поцеловал внука.

— На что тебе наиглавный командир?

Дениска поцарапал затылок.

— Председатель Совета не велел говорить.

Ожогин переглянулся с Дубровиным.

— Наиглавный отсюда далеко, верстов еще тридцать, — разъяснил Ожогин.

— Вот гужеед, — осердился Дениска, — толком не скажет, а я мотайся третий день. Куда ни сунешься, никто не знает. Ну и чертяка с ними, с овцами, брошу — кому надо, найдут.

Ожогин поднял внука на седло, пощекотал его бородой, прижал к себе.

— Нельзя, Денис, так! Воевать собрался, а командира не знаешь.

— Шадрину велено овец сдать для воинов.

— Ну вот и договорились. Гони овец в Соколинку, там база снабжения. Отсюда рукой подать.

Дениска соскользнул с седла, свил бич на кнутовище и засвистел. Два лохматых пса с вываленными из пастей языками выбежали из кустов. Дениска размотал бич, со свистом развернул его. Раздался сухой щелк, и подгоняемая собаками отара тронулась по проселочной дороге.

— Твой, Сафрон Абакумович?

— Богат я внуками. Это Дениска, сынок Никиты. Сорванец — беда.

На вершине безлесной сопки Ожогин придержал Буяна. Приподнялся на стременах. Внизу лежала просторная долина.

— Вот и разыскали вяземцев, — сказал он. — Вчера они в Медвежий лог прибыли. Надо потолковать. У них, как и у тихоновских, доверенного на выборах не было. Заедем, военком, здесь недалече.

— Надо поглядеть, — согласился с ним Дубровин, притомившийся от долгой езды.

У железнодорожного переезда дорогу преградила старушка с корзиной на руке.

— Уж не знаю, как и просить, вижу, Сафрон, не до этого тебе… Раздать бы вот надо… — Она протянула Ожогину узелок на длинной тесемке. — Ты уж уважь, Бакумыч…

Старушка часто закрестилась.

— Батюшка, Бакумыч, потопчет супостат родимую земельку нашу… — Она хотела, видно, сказать еще что-то, но рыдания подступили к горлу, ноги подкосились, и старушка приникла лицом к земле.

— Встань, мать, встань. — Дубровин сошел с седла, поднял старушку. — Не потопчет, не допустим.

Теребя костлявыми пальцами бахрому полушалка, старушка сказала:

— Ты ужо не препятствуй, раздай узелки, они с нашей уссурийской земелькой. Вот гляди!