— Снаряжение в справности?
— Все как полагается. Кони кованы, сбруя чищена, только вот седел маловато.
— Своих забот по горло, да и характером я, паря, беда крут. Тихоновские меня не избирали.
С волочившимся за спиной длинным кнутом, извивающимся по мокрой траве, подошел рослый детина.
— Не пожалеешь, Сафрон Абакумович, бери нас. А что крут — это к добру. Справедлив — об этом слух далеко идет.
С минуту они глядели друг на друга.
— Спасибо за доверие!
Обрадованные тихоновцы гурьбой проводили Ожогина и Дубровина до рощи.
Из-за реки донеслась песня.
Сафрон Абакумович прислушался.
— Галина поет. Наша, раздолинская. Теплый голос, мягко, всем сердцем поет.
Оба долго слушали.
— Растревожила девка душу, — продолжал старик. — Любила Агаша Галину. Да вот… Много в народе горя накопилось, лютой печали. Забили русский народ! Взять вот ее, Галину. Талант! Ей бы в хоромах петь, а она в навозе копалась, под плетью дохлого мужа стонала. Муж-то ее, Илья, ни на что не годен, вот и бесился от ревности, бил смертным боем. А девка всех статей: и умна и душевна.
— За что, Сафрон Абакумович, и бьемся, чтобы светлее народу жилось, — отозвался Дубровин.
Песня слышалась все ближе.
И мальчишка с коня повалился,
И упал он, упал вниз лицом… —
звенел необыкновенно звучный и чистый голос.
От приставшего плашкоута на косогор вытягивался обоз. Везли раненых и убитых в боях под Краснояровом — первые потери крестьянского ополчения.
Ожогин провожал взглядом телеги, сжимая в кулаке барашковую папаху с красной лентой, — пришлось сменить на нее соломенную шляпу.
Чья-то рука взметнулась с первой телеги. Молодой предсмертный голос звал:
— Мама… горит…
К телеге подбежала босоногая молодая женщина в белой косынке с красным крестом, нагнулась к раненому и, придерживая его за шею, что-то зашептала на ухо. Тот затих. И снова зазвенел высокий женский голос. Раненые, сдерживая стоны, слушали.
Ожогин с Дубровиным, ведя коней в поводу, подошли к телеге, Галя смутилась, оборвала песню на полуслове.
— Вот порубали парней… — сказала она вполголоса. — С песней, с бабьей лаской легче им…
— Святое дело творишь, — подтвердил Ожогин. — Спасибо, дочка.
Галя потупилась. Ожогин поцеловал ее в лоб. Сел в седло, махнул рукой.
— Трогай. Еще немало будет крови. Все впереди.
Скрипя тяжами, обоз двинулся в село. За ним ехали верховые на неподседланных конях, мычали коровы. Пахло конским потом, дегтем и гарью чадящих костров. Хлопая длинным бичом, по накатанной дороге подросток гнал отару овец. Завидев всадников, подбежал к ним.
