— Ну же, залезайте! — сказала нетерпеливо Сара. Она уже восседала за рулем.
Я занял место слева от нее и потянул дверцу. Дверца закрылась мягко и тяжело, точно захлопнулась мышеловка. Она закурила. Пламя спички вырвало из тьмы ее лицо, похожее на призрак, — изумительно красивое. Трудно было ее слушать, не видя лица, и думать, что она, оказывается, очень красивая женщина. Жаль, что на словах она такая строптивица!
— Хотите? — предложила она, протягивая мне пачку сигарет — возможно, в знак примирения. Я покачал головой.
— Бросил. В фотолаборатории это мешает. Трудновато, знаете, навести резкость при фотопечати в комнате, полной табачного дыма. 1
— Не надо вешать мне на уши эту фотографическую лапшу, мой друг, — сказала она с коротким смешком.
— Но так уж получается, что это правда, — возразил я. — Я ведь и впрямь немало поработал с фотоаппаратом. Потому-то мне и поручили это дело — не забыли еще?
— Ладно, так что же вам удалось сегодня выяснить?
— Она едет в Кируну со мной. Она горит желанием посмотреть на гения за работой — удостовериться, что он не забудет вставить пленку в аппарат или еще что-то в таком же духе. Мы не вдавались в подробности относительно истинной причины ее стремления поехать туда. — Помолчав, я добавил: — А кто такой Веллингтон?
— Кто?
— Джим Веллингтон. Ее гость, причем явно побывавший у нее в номере не один раз. Он чувствовал там себя как дома. Здоровый парень с вьющимися волосами. Она говорит: просто знакомый. И еще говорит: очень милый.
— Американец?
— Или искусная подделка. Он упомянул Балтиморский клуб фотолюбителей, дав понять, что имеет «звездную» членскую карточку.
— Я наведу справки, — сказала Сара. Она достала записную книжку, подставила чистую страницу к свету уличного фонаря и записала. — Веллингтон. Приметы?
Я перечислил.
— По ее словам, он представляет здесь некую американскую фирму по производству пластмасс.
— Что-нибудь еще можете о нем сказать? Я покачал головой:
— Нет.
То, что Джим Веллингтон был членом одной из наших оперативных групп во время войны и однажды летел с некоего английского аэродрома через Ла-Манш, я решил пока держать при себе. Не то что эта информация сразу же характеризовала его как честного и добропорядочного гражданина: многие из тех, кто рисковал своей шкурой ради торжества идеалов демократии в те далекие времена, с тех пор нашли своему завидному мужеству и боевому опыту куда менее достойное и куда более доходное применение. Но у меня был такой материал на этого парня, которым здесь, кроме меня, похоже, никто не обладал, и я не собирался бросать этот материал в общий котел, не удостоверившись, что мне он больше не нужен. В конце концов, он-то про меня молчит. И я могу оказать ему ту же услугу, если, конечно, сочту его достойным моих благодеяний.
