Лошади трусили не спеша. Путешествие обещало быть долгим еще, и потому, что кучер делал остановки чуть ли не у каждого трактира.
Часа через два Цван был его закадычным другом и уже рассказывал ему историю семьи Мори.
Теперь они вместе слезли выпить, и Цван приглашал нового друга приехать к нему в гости.
— Но вы вправду приедете? Смотрите, не обижайте…
— Еще как приеду!
— Руку!
Они пожимали друг другу руки и выпивали.
В омнибусе Цван то и дело повторял про себя: «Смотрите, люди добрые, сколько земли на свете…»
Когда они проезжали по лесистой местности, эта фраза претерпевала легкое изменение: «Люди добрые, сколько деревьев на свете!..»
Кучер, между тем, погонял лошадей, распевал, задирал прохожих. Время от времени он повертывался к Цвану:
— Так, значит, эту суку потом убили сторожа?.. — слышала через занавеску Сперанца, сидя в кузове.
— А вашему двоюродному брату… тому, который хватил топором этого парня… сколько лет ему дали?
Потом он опять орал: «Э-эй! Посторонись, не то задавлю, пропадите вы пропадом!»
— Так, значит, его посадили к сумасшедшим? Ну и ну! Это, видать, те сумасшедшие, кто его туда посадил…
— Смотрите, люди добрые, сколько земли на свете… Сколько земли… сколько земли…
Сперанца уже спала; голова ее качалась из стороны в сторону. Сквозь прикрытые веки она видела «столько, столько земли», что ей не было конца и края…
Она проснулась от толчка и раздраженных голосов.
Человек с сумкой, «нотарий», был судейским чиновником, ехавшим описывать имущество, и Цван, узнав об этом от кучера, вслух пожаловался, что ему не повезло. Каково? Он заплатил за билет, думая, что поедет в компании с порядочными людьми, а вместо этого оказался рядом с мошенником…
Чиновник это слышал и, когда они приехали, вылезая из омнибуса, ясно выразил свое мнение насчет некоторых бродяг, которые не платят налогов, живут на счет хозяина и не имеют даже пары стульев, на которые можно было бы наложить арест в возмещение убытков.
— У-у! — заорал ему вслед Цван, уже основательно подвыпивший.
Ничего не соображающую, полусонную Сперанцу кто-то поднял с сидения и поставил на землю.
— Проснись, поедем на поезде!
Кучер вызвался взять им билеты и помог влезть в вагон. У Сперанцы заколотилось сердце.
— Дедушка, а поезд не может опрокинуться?
— Дурочка! Кто ж тогда в него сел бы?
Но и у Цвана были свои опасения. Больше всего он боялся туннелей.
Ему сказали, что поезд проезжает сквозь горы в темноте, и он не мог понять, как не обвалятся эти подкопанные горы.
