— Не нужна мне эта квартира, я остаюсь с тобой.
— Нет! Ты едешь в Вену, и без разговоров!
Роза-Мария сдалась, уехала в Вену, подписала договор о найме, сходила в паспортный стол, где вплотную столкнулась с хамским шармом австрийской бюрократии. По три раза в день она звонила в больницу. Не волнуйтесь, отвечали ей, все в порядке. И вдруг: отказали почки, ваша мать без сознания. Когда Роза-Мария в ночь с 28 на 29 ноября 1972 года приехала первым же поездом, ее мать была при смерти. У кровати сидела сестра-монашка из африканской миссии и молилась на трех языках о спасении души Эрминии. Тогда-то я и осознала, что моя мать была самой настоящей интернационалисткой, говорит Роза-Мария. И еще: кто как живет, так и умирает.
Эрминию Секвенс похоронили на кладбище в Швандорфе. Приходский священник, как я полагаю, отдал должное ее христианским убеждениям и любви к ближнему, больничная администрация поблагодарила усопшую за долгую работу на благо немецкого здравоохранения. Я, как сейчас, слышу слова: всегда готовая к самопожертвованию, бескорыстная, надежная. (О том, что из-за болезни ее хотели уволить, они промолчали.) Я почти слышу и то, как Роза-Мария произносит всего лишь одну фразу: «Мама, клянусь, когда-нибудь я напишу твою историю».
25
Первой мыслью Розы-Марии было отказаться от квартиры в Вене. (Так не пойдет, рявкнул по телефону чиновник магистрата, сначала вы доставляете нам массу хлопот, а потом отказываетесь!) Переехать бы в Испанию, к тете Эмилии, которая с радостью приняла бы ее. Или остаться в Швандорфе, в привычной обстановке, где была хорошая работа и уютная квартира. Но тут ей вспомнились последние слова матери. Мы не откажемся от квартиры твоей тети. Ты едешь в Вену! Возможно, она вспомнила письмо Карла из Дахау. «Наш будущий дом будет в Вене». Поэтому Роза-Мария переехала в родной город своего отца, не будучи до конца уверенной, что останется там надолго. Она устроилась на работу в городскую больницу, в хирургическое отделение. Могу предположить, что она была такой же прилежной, ответственной, серьезной, как и ее родители. Скорее всего, она была несколько одинока. Возможно, это очень грустно — знакомиться с городом, в котором живут тени твоих родителей. Иногда в отделение попадали пациенты, которые так же, как и она, невидимыми нитями были связаны с Испанией. Один из них был учителем испанского, он разделял любовь Розы-Марии к этой стране, ее людям, ее культуре. И тогда возникла новая история любви, тоже зародившаяся на больничной койке, пусть и не с первого взгляда. Они сближались постепенно, она и Манфред, он казался сентиментальным, человечным, стремился к духовному совершенствованию. Он был из тех, кто не подавляет людей, не унижает их, не предает их и не бросает. Ему хотелось быть нужным своим ученикам, при встрече с незнакомыми людьми он не интересовался ни их богатством, ни их положением в обществе, его влекло исключительно «благородство души». Благодаря ему, говорит Роза-Мария, Вена стала для меня родным городом. Но она чувствовала бы себя как дома и в Баварии, и во Франции. И лишь только в Валенсии, когда машина, подлетая, ложится на крыло и в иллюминатор уже виден город, в котором все началось, «сердце вдруг так трепетно бьется в груди». Так радостно и так больно.
