— С чем пожаловал? — спросила она.
Художник в некотором роде предвидел этот вопрос. На его родине был обычай — если идешь в гости непрошенным, то бери с собой какое-нибудь угощение для хозяев. Поэтому перед выездом из Пелта прихватил с собой местной выпечки, здорово напоминавшей архипелаговские пончики с орехами.
Однако лицо старухи восторга по поводу угощения не выразило.
— Отрава, — сказала она, и, залившись слезами, исчезла в сарае. Дверь за собой она не захлопнула. Художник, поколебавшись, последовал за ней.
Жилище выглядело неопрятным. Тут и там валялись кучи мусора и немытой посуды, а один угол даже был залит какой-то жидкостью, над которой вились мелкие мушки.
— Это Шакти, — сказал кто-то. — Шакти ноет. Не то что обаятельная и привлекательная я. О, мальчик! Мальчик, хочешь поесть? А меня? Зна-а-аю, хо-очешь…
"Мальчик", которому к тому моменту исполнилось пятьдесят пять, обернулся. В углу перед зеркалом, жутко размалеванная, сидела еще одна сестра. Встреть он ее на улице, он бы принял ее за престарелую проститутку. Она тянула к нему жирно накрашенные губы и делала манящие жесты рукой.
— Ну иди, иди же ко мне, — зазывала она. — Ты же любишь свою Шаати, дорогой? Она начала раздеваться, обнажая старую, морщинистую плоть.
Художник попятился и наткнулся на что-то гудящее. Или кого-то.
Еще одна сестра. Она сидела на месте и раскачивалась из стороны в сторону, сопровождая каждое движение усилением тона.
Краем глаза он заметил какое-то движение, а затем… затем все пропало.
И вроде казалось, что кошмар кончился, но боль продолжалась. Аллегри осознал это, когда попробовал стряхнуть что-то давящее и холодное со своего лба. В результате он получил легкий шлепок по здоровому плечу, который все равно отозвался болью в другом, по ощущениям — раздавленном.
Художник застонал.
— Не умеешь ты с женщинами обращаться.
Голос, в первую очередь, звучал спокойно и ничего от него не требовал, поэтому художник слегка расслабился. Поверхность земли волновалась… постойте, волновалась???
Он резко, рывком, сел. Тело взорвалось болью, и Аллегри, охая, приземлился обратно.
Его снова окружали туман и разноцветный кисель, только теперь он был в лодке и не один. На противоположном конце лодки сидела одна из сестер.
Художник отпрянул, когда она попыталась вернуть ему мокрую повязку на голову.
— Сиди спокойно! — рявкнула женщина, затем смягчилась. — Не тронул бы Шанти, Шарти на тебя бы не напала. Может быть. И, в конце концов, стоило спросить разрешения, прежде чем входить в наше жилище, — взгляд старой женщины должен был выражать осуждение, однако она, кажется, просто сообщала лучший способ действия.
