Когда бы мысль дарила
Мне повод к радости — как повод к пеням
Мне горе сотворило,—
Я лирою и пеньем
Утешился б, вооружась терпеньем.
И голос мой усталый,
Столь чистый, радостный во дни былого,
Ничто б не омрачало,
И не звучало б слово
Столь горестно, столь хрипло и сурово.
Будь я таков, как прежде,
Я мог бы ваши заслужить хваленья,
И вам, моей надежде,
Вознес бы я моленья,
Любовь воспел бы и ее томленья.
Счастливые печали,
Блаженнейшие дни и упованья!
Как сладостны вы стали,
Мои воспоминанья,
Теперь, во дни суровые страданья!
О радости былые!
О рай — тебя на миг мне подарили!
Что вы, невзгоды злые,
Мне с жизнью сотворили —
Разрушили ее и разорили!
К чему так долго длится
Жизнь, тяжкой удрученная напастью?
И мне не исцелиться
Твоей, о Время, властью,
И нет исхода моему злосчастью!
Но все ж, томясь, горюя,
Осиливаю искус сей постылый,
А лишь заговорю я —
Мне изменяют силы,
Слабеет голос мой, звучит уныло.
Увы! Орфей счастливый!
Мольбам твоим и лире сладкострунной
Внял Радамант гневливый
[56],
И ты с супругой юной
Увиделся, покинув мир подлунный.
В сердца самих Эриний
[57]Проникли эти сладостные трели.
И грозные богини,
Что яростью горели,
Втроем притихли вдруг и присмирели.
И несравненным звукам
Внимала преисподняя в молчанье,
Далась отсрочка мукам,
И замерли стенанья,
Сменилось наслаждением страданье.
Сизиф свой тяжкий камень
Вверх в гору не катил по кручам склона,
И колесо, чей пламень
Застыло по велению Плутона.
И скорби сострадая,
Душой богиня гордая
[59] смутилась,
И нимфа молодая,
Что с жизнью распростилась,
К тебе из царства мертвых возвратилась.
Но сила не дана мне
Смутить хотя бы душу человечью
И сердце тверже камня
Растрогать грустной речью —
В жестокой я сочувствия не встречу!
Ведь ты, моя царица,
Бесчеловечней, беспощадней втрое
[60] Гирканской злой тигрицы
И льва, что притаился за горою!
Но с кем я тщетно спорю,
Кому я сетованья шлю напрасно?
