Перед дворцом своим гуляет
веселый старый Рогволод.
Дружина, отроки, народ
во злате вкруг него сияют.
У князя праздник: ожидает
литвина — князя-жениха,
что сватается за Рогнеду.
Перед богами Лель и Ладо
огонь Рогнеда развела,
драгим елеем полила
и сыпала на пламя ладан.
Вокруг, валькириям подобно,
танцуют, тешатся подруги.
И поют себе:
«Гой, гоя, гоя!
Новые покои
мы украсить рады
гостям на усладу».
Встает густая туча пыли
за Полоцком. И стар и млад
навстречу князю поспешили,
бояре с челядью спешат.
Сама Рогнеда с Рогволодом
пошла с подругами, с народом.
Не литовский князь ожидаемый,
сердцем избранный, хоть неведомый,
а из Киева туром-буйволом
идет веприщем за Рогнедою
Володимир-князь с киевлянами.
Пришли, и город обступили
кругом, и город подпалили.
Владимир-князь перед народом
убил седого Рогволода,
поя народ, княжну поя,
отыде в волости своя,
отыде с шумом. И растли ю,
Рогнеду эту молодую,
и прогони ю, и княжна
блуждает по миру одна...
Кто ей поможет... Вот какие
те венценосные, святые
князья-цари!
Чтоб палачи их покарали,
царей, проклятых палачей!
Возни с царями, чтоб вы знали,
как дурень ходишь вкруг царей,
как подступиться к ним — не знаешь.
И все никак не угадаешь,
что делать с поганью? Скажи,
сестрица бога Аполлона,
открой, голубка, укажи,
как пресмыкаться перед троном.
Тебе, коль денег припасу,
монисто к пасхе поднесу.
Запишемся с тобой в лакеи,
наденем новые ливреи,
да и начнем царей любить.
Карандаши мне жаль тупить.
Где воли нет для человека,
не будет там добра вовеки.
Зачем себя в обман вводить?
Пойдем в селения — там люди,
а там, где люди,— славно будет,
там будем жить, людей любить,
святого Господа хвалить.
