Когда мы были казаками,
еще до унии, — тогда
как весело текли года!
Поляков звали мы друзьями.
Гордились вольными степями;
в садах, как лилии, цвели
девчата, пели и любили,
сынами матери гордились,
сынами вольными... Росли,
росли сыны и веселили
печальной старости лета,
покуда с именем Христа
ксендзы, придя, не подпалили
наш край, пока не потекли
моря большие слез и крови...
Сирот же именем Христовым
страданьям лютым обрекли...
Поникли головы казачьи.
Как будто смятая трава,
Украина плачет, стонет-плачет!
Летит на землю голова
за головой. Палач лютует,
а ксендз безумным языком
кричит: Te Deum! Аллилуйя!..
Вот так, поляк, и друг и брат мой!
Жестокие ксендзы, магнаты
нас разлучили, развели, —
мы до сих пор бы рядом шли.
Дай казаку ты руку снова
и сердце чистое отдай!
И снова именем Христовым
мы обновим наш тихий рай.
На киевском на Подоле
так бывало... и уж боле
этого не будет. Было,
было это все, да сплыло,
позабылось... А я, братцы,
буду все-таки стараться
с тем, что было, повидаться,
буду грусти предаваться.
На киевском на Подоле
казацкая наша воля,
без холопа и без пана
ни пред кем не клонит стана.
Стелет бархатом дороги,
вытирает шелком ноги,
сама собой управляет
и пути не уступает.
На киевском на Подоле
казаки гуляют,
словно воду, ушатами
вино разливают.
Погреба с вином, с медами
откупили всюду
и устроили гулянье
киевскому люду.
А музыка гремит, стонет,
даже мертвых тронет.
Из окошек на веселье
бурса чубы клонит.
Нету голой школе воли,
а то б удружила...
Кого же это с музыкою
толпа окружила?
В штанах атласных ярко-красных,
мотню по пыли волоча,
идет казак. Как вы ужасны,
ох, годы! годы! Сгоряча
старик ударил каблуками,
да так, что пыль взвилась! Вот так!
Еще и подпевал казак:
«По дороге рак, рак,
пускай будет так, так,
если б нашим молодицам
сеять один мак, мак!
Бей землю каблуками,
дай ходу каблукам,
достанется и носкам.
Чтоб за теми каблуками
пыль ходила облаками,
бей землю каблуками!
Дай ходу каблукам,
достанется и носкам!»
Так до Межигорского Спаса
шел вприсядку сивый,
а за ним и казачество,
и весь святой Киев.
До ворот дошел, танцуя,
крикнул: «Пугу! Пугу!
Принимайте, черноризцы,
