Лайва и леннон сосредоточенно наслаждались друг другом под кустом олеандра, виртуозно принимая самые немыслимые позы. Кое-кто восторженно следил за работой лайвы. Она была неотразима. Никто не заметил, как подкрался полис и обоих, все еще продолжавших наслаждаться, уложили в постель.
— Как вы смеете! — подскочил смайл. — В такой-то момент…
Полис с размаху всадил ему шприц в мягкие ткани. Смайл обмяк и замертво упал на подставленную кровать. Полицейские покатили всех троих по набережной, возбуждая в толпе гуляющих омерзение и досаду.
— Фенита! — сказал кто-то. — И до полудня не дотянем.
Прайс вздохнул. Единственное, что он хотел от жизни — это дотянуть до полудня! Но вдали опять появилась очередная кровать, и он понял, что это за ним.
Что-то не ладилось — кровать застряла на ступеньке тротуара. Полиса деловито хлопотали вокруг нее. Время было без трех минут полдень.
Прайс вдохнул свежий морской воздух, набрав в легкие пьяный запах еще живого мира — с шорохом раковин и криками чаек. Он провел взглядом по зубчатому гребню гор, чтобы навсегда запомнить эту последнюю декорацию…
И тут он увидел ее… С последним ударом часов она появилась в конце аллеи. Солнце, отраженное морем, светило сверху и снизу, почти уничтожая платье МАРIИ, но ветер возвращал платью вещественность; так оно едва существовало на грани двух стихий, и казалось, что МАРIЯ одета в текучие струи воды.
Скользкая, как сало, рука легла на его плечо.
— Еще минутку, — попросил прайс.
— Не положено, — вздохнул полис, и мощная лапа схватила прайса поперек туловища.
Извиваясь, он отчаянно орал, но, словно в ночном кошмаре, не слышал собственного голоса, и в то же время видел себя сверху, как он открывает рот все шире и шире — с жалким беззвучием пойманной стрекозы…
Кожей спины он ощутил холодные снежные простыни, и с их прикосновением почти потерял способность видеть и двигаться. Полиса быстро покатили кровать (все быстрее и быстрее, как под горку) и, наконец, въехали в гулкий жестяной туннель, полный стеклисто-радужных вееров, словно внутренность подзорной трубы.
И в это время (то, чего прайс уже не мог видеть, но видел живьем еще минуту назад) солнце, как это ни удивительно, продолжало светить неподвижному морю, и вода возвращала излишки света, и уже два световых потока — сверху и снизу — обрушивались на безлюдный мир, раскаляя брошенную людьми одежду и обувь, забытые детские игрушки, — всю эту солнечную свалку, медленно тлеющую в зловещем огне.
