И в лабиринте древних аллей ленивыми стадами бродят толпы людей, а также жадных детей и по-хозяйски озирают бесконечный простор, и расширяют свой кругозор…
Песня, неразборчивая запись с микрофона
Гаррик прайс очнулся в постели и — пока неизбежная курица сновидений таяла прямо перед его носом — с опаской ощупал свое горячее и влажное тело, убедившись, что все члены на месте.
Бледный свет с трудом проникал в комнату через толстые бутылочные стекла. Зеркальный пол тускло отражал оконный переплет. Казалось, что пространство за окном было озарено свечой.
Справа на такой же кровати просыпался ай, сжимая в кулачки темный воздух. Из уголка его глаза выползла серебристая слеза. Наши просыпались, тяжело выпадая из небытия.
— Вот так все обычно кончается, — сказал фул.
— Возмутительно, — сказал леннон. — Мы с детства привыкли, что из любого положения есть выход, так нас обманывали в сказках, и понять, что есть безвыходные положения, мы никогда не сможем.
Наверху раздался стук, будто там кто-то плясал. Прайс прислушался. Стук повторился.
— Мы живем неправильно, ужасно! — отчаянно воскликнул фул. — Так не должны жить живые люди (при этих словах ай мучительно застонал).
— А что ты хочешь! — возразил смайл. — Если бы можно было существовать как-нибудь иначе, кроме как жить, ну, скажем, лить, я бы тогда мог выбирать между жизнью и лизнью. А так — извольте жить, коль ничего другого не умеете.
— Есть, есть лизнь! — крикнул ай, натягивая одеяло на лицо. — Невыносимо! — приглушенно донеслось из-под одеяла. И еще:
— Сумасшедший дом какой-то… Да! — ай завелся, не показываясь из-под одеяла:
— Земля — это место, куда ссылают сумасшедших со всей вселенной. Едва лишь кому вздумается родиться идиотом, так делают так, что он рождается на Земле… Мы сюда втроем прилетели — я, ой, и ух. Целую неделю с орбиты мы изучали ваши радио— и телепередачи. У нас создалось впечатление, что это пригодная для жизни (равно как и для лизни) планета. И что же? Ой попал в руки цереу. Уха сгубили француженки, а я… Сами видите! Вы говорите, что во всем виновато государство… Милые вы мои! Если уж оно есть, то оно будет всегда. Его просто не надо было придумывать! Нигде во Вселенной такого нет — чтобы один был королем, а другой сутенером. Вы с самого начала ошиблись, разделив друг друга по профессиям. Вы никогда не искупите этого первородного греха… (поскольку все это — глухим голосом — говорило одеяло, никто не принимал его ценные мысли всерьез)… Вы еще дети, вам всего десять тысяч лет, и вас надо учить, что такое хорошо и что такое плохо. Я живу на планете, которую вы называете Солнцем (с большой буквы!) У нас никогда не бывает ночи, у нас столько света, что его хватает еще на десять планет, в том числе и вашу. Это свет нашего разума… Ты говоришь лизнь… У нас бесконечное число способов существования — от мизни до пизни — каждый выбирает по вкусу, а пресловутая «жизнь» уже давно вышла из употребления как примитив… Я хочу домой… Я очень, очень хочу домой, — ай всхлипнул. — Когда я был маленьким, меня отвезли в пионерлагерь, и я тоже очень хотел домой… — постель содрогнулась и заплакала голосом годовалого ребенка. Неестественно красный нос ая высунулся наружу, жадно втянув воздух. Вдруг что-то опять подозрительно застучало наверху. Все подняли головы, словно надеясь увидеть через потолок, кто подает сигнал.
