Рэмсден (покончив с рукопожатием и приободрившись). Ну, ну, Октавиус, такова общая участь. Всех нас рано или поздно ожидает то же. Садитесь.
Октавиус садится в кресло для посетителей. Рэмсден снова опускается в свое.
Октавиус. Да, всех нас это ожидает, мистер Рэмсден. Но я стольким был ему обязан. Родной отец, будь он жив, не сделал бы для меня больше.
Рэмсден. У него ведь никогда не было сына.
Октавиус. Но у него были дочери; и тем не менее он относился к моей сестре не хуже, чем ко мне. И такая неожиданная смерть! Мне все хотелось выразить ему свою признательность, чтобы он не думал, что я все его заботы принимаю как должное, как сын принимает заботы отца. Но я ждал подходящего случая; а теперь вот он умер — в один миг его не стало, и он никогда не узнает о моих чувствах. (Достает платок и непритворно плачет.)
Рэмсден. Как знать, Октавиус. Быть может, он все отлично знает; нам об этом ничего не известно. Ну полно! Успокойтесь.
Октавиус, овладев собой, прячет платок в карман.
Вот так. А теперь я хочу рассказать вам кое-что в утешение. При последнем нашем свидании — здесь, в этой самой комнате, — он сказал мне: «Тави славный мальчик, у него благородная душа. Когда я вижу, как мало уважения оказывают иные сыновья своим отцам, я чувствую, что он для меня лучше родного сына». Вот видите! Теперь вам легче?
Октавиус. Мистер Рэмсден! Я часто слыхал от него, что за всю свою жизнь он знал только одного человека с истинно благородной душой — Роубэка Рэмсдена.
Рэмсден. Ну, тут он был пристрастен: ведь наша с ним дружба длилась много лет. Но он мне еще кое-что о вас говорил. Не знаю, рассказывать ли вам.
Октавиус. Судите сами.
Рэмсден. Это касается его дочери.
Октавиус (порывисто). Энн! О, расскажите, мистер Рэмсден, расскажите!
Рэмсден. Он говорил, что в сущности даже лучше, что вы не его сын; потому что, быть может, когда-нибудь вы с Энни…
Пожалуй, напрасно я вам рассказал. Но он всерьез задумывался об этом.
Октавиус. Ах, если б я только смел надеяться! Вы знаете, мистер Рэмсден, я не стремлюсь ни к богатству, ни к так называемому положению, и борьба за это меня нисколько не увлекает. Но Энн, видите ли, при всей утонченности своей натуры так свыклась с подобными стремлениями, что мужчина, лишенный честолюбия, ей кажется неполноценным. Если она станет моей женой, ей придется убеждать себя не стыдиться того, что я ни в чем особенно не преуспел; и она это знает.
