— Ты давай, подшустри, — посоветовал водитель, — мне стоять некогда, на пол-одиннадцатого другой заказ.
Николай пошел на крыльцо, потоптался перед закрытой дверью. Минут десять спустя очкастый вывез другого жмурика, молодого оскаленного парня в мешковатом черном костюме — у соседнего катафалка взвыли, Николай подавил позыв к тошноте и дурным голосом заорал:
— Калмыкову давай, наша очередь!
Санитар, увозя тележку, кивнул.
Водитель сел в катафалк и включил мотор — должно быть, ноги замерзли. Подъехали еще две машины. Наконец дверь открылась, санитар выкатил на тележке очередное свое творение — дородного желтолицего мужчину; парни, топтавшиеся у «рафика», побросали сигареты и взялись за дело. Белобрысый, выскочивший было открывать заднюю дверь, аж притопнул от злости и скомандовал:
— Вымай гроб!
— Чего? — не понял Николай.
— Гроб вытаскивай! — заорал водила. — Меня, твою мать, люди ждут! Что мне, до вечера тут торчать? Вымай на фиг!
— Ты что, обалдел? — спросил Николай, сдуру соображая, как быть одному с гробом в этом поганом переулке. — Погоди, я пойду туда, разберусь. За мной не станет, клянусь!
— Я не обалдел, — впервые глянув Николаю в глаза, процедил белобрысый. — Это ты здесь торчишь, как пень на морозе. Даю тебе, — он взглянул на часы, — десять минут. Вчера надо было разбираться, сразу. Он же нарочно тянет, козел очкастый!
Николай бросился на крыльцо, ударился в дверь — заперто — побежал вдоль стены, вокруг часовенки, влетел в приемную, оклеенную плакатиками Минздрава, дернул дверь прозекторской — опять заперто; просунул руку в оконце, повернул замок, подал голос и пошел по коридору на вонь, на свет — в просторное, под высокими церковными сводами помещение, где на залитых светом оцинкованных столах лежали — о, Боже! — Николая шарахнуло по глазам, по мозгам, он пошел прямо на человекоподобного длиннорукого санитара, который один возвышался и колдовал над жутким желтовато-красным развалом человечины; что-то они говорили друг другу, санитар невнятно оправдывался: «ничего не знаю, никакой одежды не видел», — и приступал, шел потихоньку на Николая, выпирая его туловом из своего вертепа.
— Я вчера приносил! — орал Николай; санитар вытеснил его в коридор, нечаянно Николай заглянул в дежурку и сразу увидел в углу свою нетронутую авоську с одеждой.
— Вот же она! — вскричал он озаренно. — Тут же написано: Калмыкова!
— Откуда нам знать, чейная, — кося, бормотал санитар.
Николай выхватил конверт, показал надпись, достал из конверта червонец — санитар потянулся, отдернул руку, булькнул горлом и застенчиво, с придыханием прохрипел:
