И положил трубку.
— Ну ты даешь, Костюгова, — пробормотал он, вбивая ноги в сапожки.
Мороз, похоже, отпустил, табло над проходной камвольного комбината показывало минус пять.
В автопарке ритуального комбината долго и нудно изучали его квитанции, наконец разыскали водителя — белобрысого парня с заспанным или просто мутным лицом — и сказали с ним ехать. Парень глянул на Николая, то есть на дубленку и прочее, забрал квитанции, подогнал к задам похоронного магазина катафалк — раздрызганный «лиазик» с широкой черной полосой по борту — выскочил, буркнул «пошли» и споро зашагал на склад. Николай старался не отставать. Пришли, нашли вчерашний, оплаченный, изнутри обитый серебристым мадаполамом гроб, и вдвоем отнесли в катафалк сначала гроб, потом крышку.
— По коням, — скомандовал белобрысый; вскочив в водительское кресло, он опять долго рассматривал квитанции, какие-то вернул Николаю, какие-то оставил себе, включил зажигание и лихо, отработанными виражами вырулил на Чкаловскую. Гроб заюзил и попытался съехать Николаю на ноги.
Улицы были запружены транспортом и людьми: победный созидательный поток катил во все стороны и трубил. Никому не было дела до их «лиазика», и Николай смотрел на улицы, на пешеходов с несколько странным ощущением, словно из автобуса-невидимки. На набережной они дважды попадали в заторы, их обгоняли прохожие, тогда слышны были скрип снега, даже обрывки фраз.
К моргу подъехали не со двора, а переулком. Вышли, шофер взбежал на резное белокаменное крыльцо, позвонил, поманил к себе Николая.
— Давай, — сказал он. — Давай заказывай.
Кованая железная дверь приоткрылась, выглянул вчерашний очкастый санитар, вдрабадан пьяный, добренький.
— За Калмыковой, — сообщил Николай.
— Угу, — промычал тот, с наслаждением втягивая в себя свежий воздух. — Щас, — подышал воздухом и исчез, оставив дверь приоткрытой.
Подъехал грузовик с брезентовым верхом, из него вывалила на крыльцо целая толпа мужиков, тоже требовали кого-то.
— Из района, — по номеру определил белобрысый.
Минут через двадцать кованая дверь распахнулась, мужики схлынули с крыльца, и санитар торжественно, с идиотской улыбкой от уха до уха вывез на обитой цинковым листом тележке нечто с открытым ртом и провалившимися щеками, наряженное в торчащие туфли и черное платье: труп старушки. Мужики роем загудели, засуетились.
— Не наше, — отворачиваясь, проговорил Николай.
Тут только он заметил, что транспорта в переулке много прибавилось: приехал еще один катафалк, и какой-то «рафик» нагло подрабатывал задом точнехонько под крыльцо.
