— Чем же мне занять ее, Надежда Петровна? Что придумать? — спросил Бочкарев.
Стародубцева ответила не сразу.
— Может, в строгости ее подержать, Василь Иванович. А ты вот с этим Константиновым Петькой заниматься ей шурами-мурами разрешил.
— Да не шурами-мурами, а французским языком она занимается, — перебил Бочкарев. — Урок она ему дает, понимаете? Тоня — учительница, ей практика нужна.
— Все одно, и на уроке шуры-муры можно устроить. Практики тут особой не надо.
— Так что же прикажете делать? Домострой завести? Или, как советовал кто-то, входя к женщине, не забывать плетку.
— Ну, плетки не надо, тут и прутика хватит, — добродушно заметила Стародубцева. — По одному месту. Любя.
— Вас Иван Иванович в строгости держал? Употреблял прутик?
— А за что? В мои молодые годы я не французским с солдатами занималась, а белье им стирала да огород заставский полола. Коров доила. Сено косила. Намаешься за день так, что думаешь, как бы скорей голову до подушки донести. А дома свои заботы ждут. Малых двое да и за Иваном приглядеть надо. Тут не до шуров-муров было... А твоя Тонечка к корове хоть раз подошла? Картошку помогла копать? Букетики все собирала да листья кленовые утюгом гладила, чтоб зимой красовались. Белоручкой ее мать вырастила. Ты вот целый день и ночь на ногах...
— У меня служба такая, Надежда Петровна.
— Я и говорю, что беспокойная у тебя служба.
А коль так, надо, чтоб Тоня в тебя всю душу вкладывала. И самой малой лаской ни с кем не делилась.
Бочкарев нахмурился.
— А вы считаете, что она делится с кем-то лаской? — спросил он. — У вас есть к этому основания?
— Да бог с гобой, Василь Иванович. И в мыслях такого нету. Однако приглядывать за молодой женой никогда не помешает. Кругом хлопцы. Как на подбор. Холостые-неженатые. А она одна на всю заставу. Понимаешь?
— Я, Надежда Петровна, верю Тоне.
— И правильно делаешь. Без этого какая жизнь у вас будет... Вот и мой тоже в меня верит.
Бочкарев чуть было не рассмеялся, настолько нелепой показалась вера старшины в эту пожилую женщину, мысль, что кто-либо может влюбиться в нее. «А ведь в городе, — подумал он, — женщина ее возраста носит брючный костюм, делает завивку и регулярно посещает косметический кабинет. Эх, Надежда Петровна... — он бросил взгляд на ее распухшие пальцы, расплывшееся лицо, иссеченное глубокими морщинами. — Чего доброго, и Тоня со временем такой станет.
Но пока Тоня была юна, мила своей непосредственностью; на ее лице не было даже намека на морщины, они появлялись у глаз только тогда, когда она громко и долго хохотала.
