Осень переходила в зиму. Почти каждую ночь выпадал снежок, припорашивал землю, но днем, если выглядывало солнце, таял и сбегал тощими ручейками в океан. На огороде мокла серая картофельная ботва, мелкие березовые листья уже не шуршали на ветру, а намокнув, чавкали под ногами и прилипали к сапогам. Все блекло, тускнело, в природе сглаживались контрасты; и только океан не терял своего величия, мощи и красоты, а скорее приобретал эти качества, когда в шторм с чудовищной силой налетал на скалистый берег. В такие ночи Тоня просыпалась, отдергивала оконную штору и смотрела в темноту ночи или же лежала с открытыми глазами и слушала, как дрожит их дом. Вася спал усталым сном, он просыпался только от зуммера телефона.
С наступлением холодов забот у начальника заставы прибавилось. Труднее стало охранять границу, наряды в шторм ходили не по берегу, а верхом по тропе, то карабкаясь на гору, то скатываясь в узкий распадок. Раскачивалась на ветру наблюдательная вышка, дрожала бинокулярная труба, и вместе с ней ходил ходуном горизонт.
Усложнился быт: надо было топить печи, задавать корм лошадям, которые летом паслись на лугу, а теперь стояли в конюшне и грызли деревянные стойла длинными желтыми зубами. Труднее стало стирать и сушить белье, возить воду из родника: колодца на заставе так и не смогли выкопать — после метрового слоя земли начиналась скала.
Все хозяйственные заботы лежали на плечах Стародубцева. Бочкарев видел, как трудно приходится старшине, и старался хоть чем-либо помочь ему. Старшина помощь принимал неохотно, повторяя, что на заставе у каждого свои строго разграниченные обязанности, рассчитанные на то, чтобы каждый выполнял их самостоятельно.
К обычным заботам, связанным с пограничной службой, у Бочкарева прибавились личные заботы. Из соломенного вдовца он превратился в семейного человека. Это и помогало ему скрашивать тяготы пограничной службы и в то же время усложняло его жизнь, тревожило и заставляло порой нервничать, переживать. Он видел, что Тоня не привыкает к новому для нее быту, а с каждым днем все более тяготится им. По крайней мере, ему так казалось.
Он выбрал время и, дождавшись, когда Надежда Петровна осталась одна, зашел к ней посоветоваться.
— Ну что мне тебе сказать, Василий Иванович, — промолвила Стародубцева. — Время теперь другое, да и Тоня твоя другая, Не такая, как я 6 ее годы была. Мы-то с Иваном, поди, жизни настоящей не видели, нам и застава раем казалась. Мебелишка казенная получше, чем из царского дворца, на наш вкус выглядела. А твоей, видишь ли, полировку подавай. Букетик из трех цветочков; из четырех, видишь ли, некрасиво. Или вот мои рукоделия... — Надежда Петровна окинула любовным взглядом завешанные вышивками стены, — тоже не по нутру ей. Твоей Тоне натуральные картины подавай, или какие-то... эстампы... слово-то не выговоришь натощак...
