— Ты не возражаешь, Эбба? — спросила она.
— Нисколько. Там старые театральные костюмы, — объяснила она Грейс. — И всякие коробки, набитые барахлом семейства Якоба. Есть даже несколько старых военных униформ. Александр любит носить меч, так ведь, дорогой?
Мальчик скривился в довольной гримаске, а Георгия сказала, что хочет шляпу со страусовым пером. Она с удовольствием взяла бы ее с собой.
— Георгия! — воскликнула Кейт.
— Почему бы и нет? — спросила лениво Эбба. — Ты когда-нибудь видела, чтобы я ее носила?
— Она не должна ничего просить.
— Она женщина. У нее должен быть вкус к желаниям, — ответила Эбба.
— Мужчины с этим согласны?
Мужчины улыбнулись, но Кейт наклонила голову и свела брови. Она не любила Эббу, догадалась Грейс. Возможно, она терпеть не могла сюда ходить. Впрочем, ей вообще мало что нравилось, и Грейс стало и впрямь жаль Питера. Он почти не притронулся к еде, но его бокал не раз наполнялся, и к концу трапезы к Питеру вернулась живость, а желтизна ушла с лица. Ему не терпелось выйти на воздух до сумерек.
— У нас еще часа два дневного света. Давайте поторопимся.
— Питер! — Глаза Кейт замерли на его опустевшем бокале.
— Ты думаешь, я не попаду в цель после трех бокалов вина?
— Не только… — Кейт осеклась, и Грейс поняла, что она снова собирается упомянуть о Билле Джордане.
— Ради Бога, перестань! — вскинулся Питер.
— Я только собиралась сказать, что у тебя температура. Я не хочу нянчиться с твоей пневмонией.
— Я позабочусь о нем, Кейт, — сказал Свен в привычной докторской манере. — Если на улице слишком холодно, мы вернемся.
— А мы далеко от вашего коттеджа? — спросила Грейс Кейт как бы от нечего делать. — У меня все совершенно перепуталось в голове. Здесь повсюду озера, куда ни пойди.
— О, миль десять. Так ведь, Питер?
— Что-то вроде того, — ответил он. — Мы закрываем его на зиму. Там снег выше головы.
— До начала мая, — кивнула Кейт. — На все темные месяцы.
Было так уютно сидеть у огня. Грейс совсем уже клевала носом, и Эбба тоже почти заснула, ее ухоженная голова откинулась на спинку кресла. Кейт вязала детский свитер, но вдруг опустила спицы, погрузившись в какие-то свои мысли. С чердака несся детский гомон, несдержанный смех Ульрики. Она им что-то объясняла. У нее такой сильный материнский инстинкт, совершенно неизрасходованный, сонно подумала Грейс.
Полусонное спокойствие кончилось, когда дети ввалились в комнату.
— Посмотрите на меня! — завопила Георгия. — Я — леди!
