— Что ж дальше‑то делать, Евсей Иванович? — всплеснул руками Шкурников. — Эдак в карманах у нас скоро начнут шарить.
— Что делать? — переспросил Колесников. И, заложив за спину руки, прошёлся по комнате. — Ждать приходится, Иван Панфилыч. Правительство наше теперь как называется? Временное! Вся политика теперь временная. Знаешь что? Поезжай сам в область, может, что и выйдет!
Шкурников встал, глубоко вздохнул. Заходил из стороны в сторону.
— Нет, Евсей Иванович! Спасибо за совет! Никуда я не поеду. Как‑нибудь своей головой проживу. — Лицо его вдруг словно окаменело. — А только коль будем мы ждать да поджидать, то и голов лишимся. Они нас за карман, а мы их должны за горло! Ты что думаешь — на этих самых иногородних оружия не сыщется?
Атаман замахал руками, подбежал к дверям кабинета и выглянул в коридор.
— Что ты, что ты, Иван Панфилыч! Христос с тобой! — Атаман прищурил глаза. — О таких делах кричать не полагается…
Еще в тринадцатом году участковый начальник Марченко взял в аренду за бесценок около ста десятин казачьей земли, пятьдесят церковной да своего надела у него было двадцать пять десятин. Пригласил к себе участковый двадцать хозяев из бедных казаков и иногородних, у которых были лошади и плуги, и сдал им землю в обработку на три года по двадцать пять рублей за десятину в год. Молотилку приобрёл за чистые доходы с арендованной земли и стал пускать её в прокат. Так не сеял он, не жал, а богател.
В семнадцатом году хлеб в несколько раз повысился в цене. И тогда участковый решил ввести новую оплату за свою землю. Третья мера обмолота в амбар участковому, третий воз сена в скирду участковому.
Заволновались арендаторы, заспорили. А потом их выборный категорически заявил:
— Не дадим третью меру! Теперь не царское время! Равноправие и свобода всем дана. Не желаем платить по–старорежимному ископщину. Получай николаевскими бумажками, как раньше было, вот и все!
Участковый рассвирепел:
— Да что вы мне эти николаевки тычете? Ими, может, скоро, прости господи, только стены оклеивать придётся.
Поспорили, покричали и к согласию не пришли. Начался обмолот хлеба. Разъезжает участковый с тока на ток. Взвешивает на ладони тяжёлую пшеницу гарновку, на зуб пробует — хороша! И уже вкрадчиво убеждает:
— Ну как, хлеборобы? Думаю, спорить не будем? Везите мне третью меру. А?
Но и казаки и мужики одинаково угрюмо молчали. Так и уехал начальник ни с чем.
На другой день на полевые тока явились вооружённые казаки, присланные участковым. Под страхом смерти приказали они хлеборобам нагрузить подводы зерном из расчёта третьей мерки. Под конвоем потянулось десять фур с зерном к амбарам участкового.
