Найденная | страница 11
— Я иду, господин Арман, — сказал Митя, взяв узелок.
Старик сердито захлопнул дверь и два раза повернул ключ. Потом он сел за стол, взял книжечку расходов и долго что-то вычислял. Лицо его постепенно все более и более расплывалось в довольную улыбку.
— Двести франков экономии, — пробормотал он, — на одной только еде. А если прикинуть башмаки, чулки, белье...
И он опять погрузился в вычисления.
Скупость — страшная болезнь.
IV. ХУДОЖНИК АРМАН
Мансарда, в которой жил художник Арман, отличалась от других подобных мансард лишь множеством больших и маленьких наполовину конченных картин, а также сваленными в углу гипсовыми руками, ногами и головами. На мольберте стояла почти готовая картина, поперек которой синей краской написано было «Хлам». Очевидно, художник сделал эту надпись в припадке разочарования в своем таланте.
Впустив Митю, Арман сел на постель и закурил трубку. Затем, кивнув на стол, где стояли остатки убогого ужина, он произнес:
— Ешь. — И, топнув ногой, прибавил: — все ешь.
Митя не отказался, ибо был очень голоден.
— Вы знаете, господин Арман, — сказал он, жуя хлеб с маслом, — я сегодня был в кино на «Красном витязе», и мне показалось, что я видел на экране свою сестру...
— Как? Что ты говоришь?
— Там снят базар в каком-то городе, и вот среди толпы покупателей я вдруг увидал Марусю... Я, право, не ошибся... Разве бывают люди совершенно похожие друг на друга?
— Бывают, конечно, но редко... И ты сразу ее признал?
— Сразу. Ее походка, все ее... Неужели не она?
— Гм. Странный случай. Но ничего невероятного в этом нет. — Ты ее когда видел в последний раз?
— В девятнадцатом году. Мы как раз тогда из Москвы удирали... В Белгороде она от нас отбилась на станции.
— А сколько ей лет было тогда?
— Тогда, да лет восемнадцать. — Вот, помню, ревел я, звал ее... Она мне вместо матери была... Дядя сердился: мол, привлекаешь внимание. Тогда в Белгороде была граница украинская. А потом о ней ни слуху, ни духу... А ведь там самый разгар был гражданской войны. Махновцы, петлюровцы. Едешь в поезде, а со всех сторон зарево. Пушки грохочут. Страшно. А только я не за себя боялся, а за Марусю.
— А была она какая, — спросил художник, — не кислятина?
— Ух, была храбрая...
— Ну, так, может-быть, как-нибудь и в самом деле уцелела. Ты лицо-то ее твердо помнишь?
— Еще бы... По ночам она мне до сих пор снится... Добрая была. Глаза голубые, волосы золотистые...
— Гм. Тебе надо ее разыскать! — вдруг крикнул художник, вдохновенно хватив кулаком по кровати. — Поезжай в Россию. Брось ты всех этих скаредов и сплетников. Как я их презираю!.. Презираю! — заорал он вдруг во всю глотку.