Странная мысль пришла, когда вспомнился случай из детства. Ведь воспоминанию не хватает части — вкуса алюминиевых перил! Что если вкус действительно великолепный, стоящий и боли, и крови, но память о нем замалевана болью и кровью? Может быть, если подобрать правильный ключик, удастся вспомнить и вкус тоже? Например, поднести язык к самым перилам. Не дотрагиваться до них, конечно, а просто поднести язык.
Встал на колени, уперся руками в металл, раскрыл рот и, сдерживая желание кашлять, стал приближать лицо. Кровяной дрожащий язык источал пар, как свинья, ведомая на убой, источает запах страха. Когда язык был совсем близко, в поле зрения попал сугроб у самого крыльца, не такой, какие лежат во дворах, набросанные давно, выровнявшиеся, гладкие, а такой, как там, в гаражах, глыбистый, уродливый, весь в непонятных выростах, слепомордый, жуткий. Шевелящийся.
Дернулся, броситься к двери, но было уже поздно. Язык прилип. Не было никакого вкуса, только боль промерзания. Сугроб тотчас замер и перестал быть страшным, а емкий и загадочный мир вокруг скукожился в черную гадость, как пластиковая бутылка, брошенная в огонь.
Проснулся не рано и не слишком поздно. Спал посередине комнаты, ногами в сторону окна, голова на двух подушках, чтобы когда свет разбудит, проем окна, задернутый тюлем, был напротив глаз.
Квартира на высоком этаже и выходит окнами на лесопарк, так что ничего, кроме размытого тюлем света, не видно, и легко можно обмануться, что сейчас лето в разгаре, даже если метет метель, потому что сквозь стеклопакеты, на которые копил целый год, вой ветра не прорывается.
Проснувшись, долго смотрел не моргая на светлый, но еще сероватый прямоугольник, и становился — им. Глаза-посредники растворились, окно встроилось напрямую в сознание. С нарастанием света за окном, с растворением последних обмылков ночи, прояснялось в голове; наконец, ясность добралась до тела.
Аккуратно отвернул одеяло, сел на кровати, опустил ноги в теплых носках на мягкий ковер. Благодаря пижаме, болезненного окунания в холод не случилось. Из уютной плаценты кровати родился безболезненно в уютную плаценту квартиры. Вдруг стал слышен стук часов на кухне, до невозможности громкий.
Пошел вынуть из часов батарейку, забыв, что на кухне окно голое, и увидел преждевременно, что погода ясная. Ощутил смесь разочарования и радости. Хотелось продлить еще немного интригующую неизвестность относительно погоды. Интрига исчезла, и оставалось только протаскиваться через очередной день. Но с другой стороны, ясная погода означала, что будет прогулка в лесопарке, и это восхитительно. Взгляд остановился на полосатых красно-белых трубах тепловой станции, врезанной в край лесопарка. От них в прозрачную лазурь развертывалось инородное тело, сначала быстро, плотной струей, молодыми клетками, затем все медленнее, мертвыми ватными комьями, молочными слева, со стороны солнца и чернильными справа, в тени. Опухоль захватывала небо вверх от труб насколько хватало окна. Подошел вплотную, прижался лбом к стеклопластику. Тогда стала видна граница. Конус конденсата переходил в пепельное облако. Белые зазубрины по его краям постоянно отрастали и с такой же скоростью пожирались лучистой синевой.
