А что если где-то в городе есть такой волшебный дом, который действительно портал в тысячу миров? Каждый продавец в налипших у его подошвы магазинах — не просто женщина с отупевшим взглядом и вбитой в руки памятью о расположении марок сигарет под прилавком, а человек, продающий что-то уникальное, что добывает сам, уходя на многие месяцы в опасные странствия сквозь личный портал в личный иной мир... расположенный на кухне приватизированной квартиры, между холодильником и стиральной машиной.
Вот и крыльцо подъезда. Отсюда, из пятна света, страшно смотреть на черноту пустыря и тусклые огоньки гаражей: не верится, что был там, в этой пограничной зоне между очеловеченным пространством и враждебными ледяными пустошами. Счастье, что вернулся оттуда — не примерз ногами к земле и не оброс снежными глыбами, став очередным в шеренге чудовищных слепышей. Газовая лампа на козырьке подъезда трещит непрерывно, гудит и мигает, должна вот-вот издохнуть. Испуганно вздрогнул бы и заспешил внутрь, если бы она погасла, а поднося круглый магнитный ключ к домофону, подумал бы: вдруг не сработает. И если не сработает, по спине побегут мурашки: слепыши ожили и ползут за последним человеком в обезлюдевшем мире, ползут по-черепашьи, но неумолимо. Убегая от них, человек будет неизбежно останавливаться, а слепыши не едят и не спят, они только ползут. И не дай бог поскользнуться и сломать ногу, тогда фора будет потеряна; еще хуже если нога застрянет в каком-нибудь заборе, никак не вытащить ее, а они уже совсем рядом, вот-вот прикоснутся к мечущейся плоти.
Кашель вновь ворвался, почуяв, что за ним забыли присматривать. Нужно идти домой, нечего тут стоять у подъезда и мерзнуть. И курить здесь не надо, все равно от курения на таком холоде никакого удовольствия.
Уже поднял руку, достать из нагрудного кармана ключи, когда взгляд упал на алюминиевые перила. Медно-зеленоватого отлива, матовые, рифленые, заманчиво съедобные. Вдруг вспомнил, как в глубоком детстве, тоже зимой в темноте, на этом самом крыльце, тогда не облупленном и не разрисованном, родители почему-то медлили заходить внутрь, а вафельность и хрустящесть перил с каждой секундой становились очевиднее; тончайшая ледяная корка на них с вкраплениями снежинок — сладкая-сладкая. Выбрав момент, когда родители не смотрели, бросился к перилам и лизнул их, предвкушая наслаждение. Не помнит, что было сразу после этого. Следующая картинка в памяти — окровавленный рот в запотевающем зеркале, струя воды из крана, клубы пара от нее, розовый водоворот вокруг слива и красные слизняки, сползающие по наклонным стенкам раковины, втягивающие тонкую кровяную пленку в свои узкие тела, чтобы удлинять головки, налитые, распухшие непрозрачные. Слизняки все тянулись к воде, а вода отрезала им головы.
