Лето в холодном городе - Ярослав Иванович Кузьминов

Трехчастный рассказ примерно на 15 страниц. Идейное продолжение рассказа «Мифопоэтика спальных районов», только здесь личностей еще меньше, а среды, статичного городского окружения еще больше. Поэтому у персонажей нет ни имен, ни даже местоимений. Я попытался дойти до более высокого уровня абстракции, убрав почти все детали быта, и оставив только экзистенциальные переживания непосредственного восприятия мира.

Перемещался только на машине, прячась от режущего ветра. Вечером не ставил машину в гараж, а парковался как можно ближе к подъезду и мышкой юркал под защиту бетонной скорлупки.

Сегодня температура опустилась еще, но ветер стих, и стало хорошо. Поэтому, приехав поздно и не найдя сходу места около дома, не стал упорствовать и поставил машину в гараж. Разогретый печкой в салоне, источал жар. Выбежал открыть ворота бокса, и мороз не мог вначале пробиться через ауру тепла. Когда ноги остановились, прекратив скрип снега, а глаза уставились в замок на воротах и не видели сугробов, можно было бы даже вообразить на секунду, что сейчас летняя ночь.

Загнав машину, укутался, прежде чем выключить мотор и выйти. Запер ворота бокса, пошел по только-только расчищенному проезду между рядами боксов к выходу из массива, а мороз, унюхав след, напал. Вцепился в лицо и тонкой пленкой покрыл тело под пуховиком. Пленка эта — не от прямого действия холода; она лишь напоминание о том, что грозит телу, если оно не сможет вернуться в убежище.

Холод разбудил. Показалось, что весь день, а может быть много-много дней, был разморен искусственной жарой и дремал наяву. Только теперь увидел мир и дотронулся, лишь кончиком души, до жуткой громадности пространства над головой. Из переходов пустоты в ограничительную черноту отлит колокол неба. Вдали, плотная чернота висит над самыми крышами светящихся разноцветными сотами бетонных ящиков. В зените пустота дыбится, оттесняя черноту в бесконечность. Звезды у конца небосклона — как дырки с рваными краями, которые кто-то снаружи пробил гвоздем в тонкой жести, а здесь, в бесконечном колодце, они маячки, подвешенные для разметки, ведь без них пространство под давлением одинаковости схлопнулось бы в точку; небо рухнуло бы на землю.

Лампы накаливания светят над каждым пятым боксом, иногда над каждым десятым. Они прячутся под ржавыми тарелками для крепления стеклянных плафонов, давно разбитых. Хрупкое пламя, отделенное от враждебного пространства тончайшей стенкой, щедро швыряет жар вовне, но не гаснет, поскольку получает энергию из источников невиданной мощи и отнюдь не таких хрупких. Даже если оболочку расколет, и ворвавшийся воздух сожжет нить, или если нить сама разорвется от старости, другие будут светить, и даже если все здесь погаснут, другие в других гаражных массивах, других районах и городах продолжат светить, оттесняя тьму в потаенные углы, откуда она с ненавистью пялится на изобретательных людишек, одержавших кратковременную победу.