— Да кто это такой, вообще?
— Мне кажется, я вас видел когда-то вместе.
— Иван! Ты чего несешь? Не знаю я никакого Зверева. И это что-то подозрительно смахивает на допрос.
— Какой допрос. Ты пиво-то пей. Марья! Вставай! У нас гость.
Марья в ответ перевернулась под одеялом, но не показалась.
— Пойдем.
— Куда?
— Там узнаешь. Только вот переоденусь. — Он стал облачаться в гражданское платье. — Допивай «Афанасия».
Электричка летела по стальному пути, связующему большие и малые населенные пункты, то и дело умеряя свой полет, и тогда некоторые жители и гости Ленинградской области покидали приостановившийся поезд, а другие входили в вагоны и тут же начинали читать газеты и играть в подкидного. Играть, впрочем, было сложновато, так как разносчики этих самых газет громкими противными голосами рекламировали свой товар, сменяя друг друга.
Ивану бы поспать сейчас, но этого он не мог себе позволить, потому что ко всему прочему в вагоне ехал его прямой и непосредственный начальник с сопровождающими. Сопровождающих было много, и они рассредоточились в вагоне по одному им понятному принципу.
Наконец поезд прибыл на Московский вокзал.
Дорога от станции до дома на улице Бармалеева прошла в исповедальных разговорах, сопровождавшихся цитированием Ли Бо.
Перед дверью, обитой черным дерматином, Птица сел на ступеньку лестницы, а лейтенант — рядом.
— Я с минуты на минуту постигну суть мира и движение светил. Мне одно непонятно: что я здесь с тобой делаю?
— Мне одному идти никак нельзя. Она же меня выставит одного. А я этого не люблю.
— Эх, ты. Я вот не знаю толком, кто я и откуда. Может, у меня поместье под Краковом. А может, дело в Америке. А может, я вообще китаец.
— Дело я и здесь тебе пришью. И никакой ты не китаец, а разгильдяй беспамятный, — обиделся лейтенант, — в следующий раз я тебя в КПЗ отправлю. Сиди там до утра.
— А за что?
— За появление в общественном месте в виде, порочащем человеческое достоинство.
— Что ты со мной говоришь, как участковый?
Но тут дверь открылась, и в проеме привиделась женщина, покачиваясь на мягких розовых пятках, красивая и свободная. Птица заплакал. Женщина посмотрела на одного, на другого, махнула рукой:
— На кухню.
Женщина была высокой и белокурой, а на кухне стоял большой барабан.
— Вы уже завтракали, господа?
— Господин участковый пытался угостить меня завтраком. Я был удостоен такой чести.
Она присела на табурет, закинув ногу на ногу.
— А выпить у вас нет? — спросил Птица.
