«Опоздал, опоздал, опоздал. Подъем! Последний поезд на Петербург отправляется. Больше поездов не будет по причине ревизии дороги. Город закрывается».
Пинг-понговым шариком взлетел Птица, сжимая в руках халтурную картонку. И запрыгал, заскакал на перрон, все уменьшая высоту прыжков, пока не остановился вовсе. Перрон был пуст, и только работник в желтой спецкуртке катил по пути дефектоскопическую тележку. А за спиной ухмылялся проклятый милиционер.
— А где поезд? — качнулся к нему художник.
— А был ли поезд-то?
— Так ты шутки шутишь?
— А ты что дразнишься?
— А… — поник художник и пошел в здание станции. Птица присел на скамью. Милиционер — рядом. Птица достал носовой платок, выронил при этом тысяч двести, поднял деньги и аккуратно спрятал, как положено. А мильтон вынул небольшую книжку из френча. Птица скосил натруженный глаз. Книга обернута белой бумагой.
Живет человек, кто знает, на что уходят его года.
Кажется, лебедь прервал полет, ступает по кромке льда.
Этого Птица вовсе не ожидал. Кошмар какой-то. Но прочел вслух продолжение:
И вот на мокром снегу следы лебединых лап.
А лебедь крылья раскрыл, улетел, попробуй, пойми зачем.
— Не «зачем», а «куда».
— Да, да. Именно — «куда».
— Хотя тебе бы больше подошло вот это:
На склоне Восточном трезвел почти до утра.
Приблизительно в третью стражу решил: домой вернуться пора.
— Су Ши.
— Ну.
То, что древние китайские тексты читаются ночью на станции Чудово и без видимой причины, не очень-то удивило Птицу. Два огарка эпохи… Один из них был при исполнении, а другой ничего не нарушал. Но налицо был всего один огарок. А для другого время стремительно перетекало и уже обнажалась критическая черта. Царапина на стеклянной колбе.
— А на фига тебе в Петербург?
— То есть как на фига? Домой.
— Домой… Я теперь тебя просто так не отпущу.
Лейтенант назвался Иваном и объявил, что живет в общежитии… Когда Птица был допущен на милицейские половицы, жена хозяина половиц, а также все остальной комнаты спала, укрывшись с головой, и вставать не захотела.
Иван посадил Птицу в кресло, включил телевизор. Тем временем сам ушел в коридор с чайником, потащил из холодильника кастрюльку.
— Лопать будешь?
— Не. Пивка бы.
— А можно и пивка.
— Есть у меня в холодильнике троечка «Афанасия». Юра его любит.
— Какой Юра?
— Как какой? Зверев.
— Не слыхал о таком…
— Правильно, отчего же тебе слыхать. Вообще-то, личность легендарная. Даже по телевизору о нем говорили в свое время. Преждевременно похоронили.
