— Выпить сейчас принесут, — пообещала она.
— Ты живешь с барабанщиком, — горько констатировал Иван.
— Да. Я живу с барабанщиком. С артистом. А ты не артист? — обратилась она к Птице.
— Я художник.
— Это уже лучше. Сейчас сделаю омлет. С сыром.
— Отличная идея, — подтвердил Иван.
Время текло, и только большой барабан ждал своего хозяина. Птица попробовал вспомнить, где он, наконец, потерял свою картонку, и не смог. Наверное, она осталась в поезде «быстрого реагирования». Теперь красуется на стене какой-нибудь коммуналки.
«Тринь-тринь». Это барабанщик просился к ним. И почему бы ему не попроситься?
— А вот и я, — сказал барабанщик. Он был толстым. Не долго думая, он поставил на стол перцовку.
Не познакомившись с гостями своей пассии, барабанщик сорвал с бутылки колпачок, плеснул себе полстакана и не раздумывая выпил, потом зашарил по столу глазками, увидел краковскую колбасу в блюдце и воспарил.
Омлет был желтым, как солнце, с оранжевыми краями. Так запеклась корочка. Он пузырился и пытался вылезти из сковороды, но животворное тепло уже уходило внутрь, и барабанщик подтащил это тлеющее в глубине, прекрасное и знойное чудо, схватил вилку, откромсал изрядно и отправил первый кусок в неопрятный рот. Он был плохо выбрит, а над губой и вовсе топорщились какие-то полуволоски, теперь к ним пристали желтые крошки. Такой вот был барабанщик. В джемпере и брюках в полоску. Молчание повисло над трапезой. Только почавкивал барабанщик, и посмеивалась Прекрасная Дама, да конфузились Иван с Птицей.
— Ну, мне пора, — объявил художник.
— И мне тоже, — поднялся лейтенант.
— Ну уж нет, — подвела итог принцесса. — Кончай чавкать, дружок, — остановила она едока, отобрала сковородку с остатками великолепия, пододвинула Ивану, пошла за стопками. А барабанщик плеснул себе еще грамульку в чайную чашку, хлебнул, расслабился.
— Какие проблемы? — спросил он низким голосом.
За застольной беседой они скоротали время до полудня.
— Ну мне все же пора, — встал-таки Птица.
— А куда ты торопишься? — воссияла мадам.
— Чего ты, посиди, — обиделся барабанщик, — ты на расческе не играешь?
— Да, — отвечал Птица, — ты угадал. Я играю на расческе. Но только на своей. Я брезглив. Но, как ни странно, испытываю сейчас желание сыграть на своей расческе что нибудь этакое. Правда, она у меня дома. И поэтому я пойду.
Окружающие переглянулись.
Он спустился вниз на лифте и наконец-то вышел на улицу. Домой. К себе. В мастерскую. Оплачено на полгода вперед. Ему было уже безразлично, какой сегодня день, тем более что он опять забыл это. Пошел мелкий, из другого времени года дождичек. Как великолепно было ему сейчас идти и думать о горячей ванне и чистой рубахе. Но тщетно…
