некое уродство.
Морда просит кирпича.
* * *
Я нож нашел на полпути —
поближе к «Двадцати шести
Бакинским комиссарам».
Наверное, недаром.
Бес неспроста, что было сил,
меня водил —
на местности определялся.
Он обольстить меня пытался,
когда мне в руку нож вложил.
Обычный ножик.
Перочинный.
Ценою в три рубля.
Отличный повод, чтоб себя
почувствовать мужчиной.
* * *
Листвы зеленой подголосок
по совокупности с травой —
первоапрельский недоносок,
рожденный в муках,
чуть живой.
Проклюнувшийся наудачу.
В спираль закрученный.
С хвостом.
Бутон желает стать цветком.
Тогда как я хочу на дачу.
Чуть свет уставиться в окно,
окрестности обозревая,
ни много не подозревая,
сколь много сил заключено
в цветке, в бутоне.
В пенье птиц.
Круженье и коловращенье
макросистем, микрочастиц
лишь вызывают отвращенье.
Бессмысленная суета,
игра природы,
власть стихии —
определенно неспроста
способствуют неврастении.
* * *
Совместный труд земли и неба
приносит жалкие плоды.
Эпохи символ — знак беды —
осьмушка хлеба.
Четвертка писчего листа.
Короткий список — строк с полста.
Помимо вишен, яблонь, груш,
перечисленье мертвых душ.
Смирнов. Петров… Пантелеймонов.
Влас Чуб… Григорий-Доезжай,
развозчик газовых баллонов,
прости-прощай!
Гуд бай, веселый автослесарь!
Адьё, угрюмый военврач!..
Взлетает солнце по-над лесом,
как над спортивным полем мяч.
Где пионерская дружина
в шатрах брезентовых жила,
разнообразная скотина
природу напрочь извела.
* * *
Нам репутацию подмочит
не дождь, который все хлопочет —
лепечет, чавкает, бормочет,
проваливаясь в водосток
весь мокрый — с головы до ног.
Мне представляется никак
не разрешимою загадкой,
как это может дождь украдкой
прокрадываться на чердак.
Под крышу. В подпол. Между стен.
За шиворот вода струится.
Зеленоватая водица
вокруг меня.
Выше колен.
Вода под горло подступает.
По капиллярам проникает
капля за каплей в кровь ко мне.
И кровь моя напоминает
разбавленное «Каберне».
* * *
Косые прорези для глаз
в блистающей листве.
Точь-в-точь — шелом на голове.
А на хоругви — Спас.
Взгляд черен. Лик смертельно бел.
Но августовский свет
обезобразил сей портрет —
углем стал мел.
Я охмелел в конце концов,
утратил смысл и суть
и выплеснул пивную муть
на стол без лишних слов.
Мне показалось, что урод
за столиком в пивной
не зря смеется надо мной,
что все наоборот:
Я — жалкий раб.
Он — царь и бог.
Он — победивший класс.
Пижон. Кутила. Лоботряс.
Насмешник.
Демагог.
* * *
По горам. По долам. По полям.
Вдруг навстречу тебе — мирный житель —
землепашец, машиностроитель —
оба, тот и другой, впополам.
