Красная Москва | страница 2



Бориса смерть.

Убийство Глеба.


Отчетливее раз за разом

становятся воспоминанья,

на белый свет из подсознанья

российский Каин косит глазом.


На брата брат подъемлет рати.

Сосед, соседа взяв измором,

сам подыхает под забором.

И редко — в собственной кровати.


Он не встает с больничной койки,

не шебаршит по коридору,

не пьет кагору

со мною у буфетной стойки.

* * *

Гроза заходит со двора,

как если б со спины

и непробудные менты,

и шебутные мусора.


Отчаясь противостоять

напору вешних сил,

я, камень в небо запустив,

стал скорой смерти ждать.


Стал ждать.

Но прежде, чем Господь

дал знак мне умереть,

я напоследок разглядел

водицы горсть,

земли щепоть.


Моря. Луга. Поля. Леса.

Вершины снежных скал.

Сан-Себастьян. Бомбей. Москва.

Июнь. Жара. Гроза.


С ума сошедшая сирень.

Взбесившийся жасмин.

Гроза. Жара. Июньский день.

На постаменте — Хо Ши Мин.

* * *

Союз единый.

Нерушимый.

Отчасти родоплеменной.

Собака с кошкой. Муж с женой.

Младенец, бесом одержимый.


Младенец выдувает из ноздри

то из одной, то из другой

ежесекундно — день-деньской —

невиданные пузыри.


И думаю я в ужасе — они

не есть ли пузыри земли?

Пустыни корабли?

В ночи огни?


Зачем неугомонный бес

нам голову морочит,

чего он хочет?

Воды с сиропом или без?

* * *

Посмотри на родную сторонку.

Встал на цыпочки и посмотрел,

как засвеченную фотопленку

перед носом в руках повертел.


Я с трудом узнавал очертанья

и одних от других отличал:

колокольни, высотные зданья,

тарный склад, автобаза, вокзал.


В ожидании электрички,

чтобы до смерти не заскучать,

стал, достав сигареты и спички,

коробком о коробку стучать.


Чернокожему американцу

уподобясь до мимики вплоть,

начал в такт искрометному танцу

изгибать и изламывать плоть.


Принялся так раскачивать тело,

пока мало-помалу душа

не отчаялась — не отлетела,

в безвоздушную высь поспеша.

* * *

Киселя

потехи для,

ради пущего веселья

позабористее зелья.


Винно-водочного или

ягодно-плодового,

хлебного, столового

ярославского розлива.


От которого как мухи

мрут по осени ребята.

Сохнут с бормотухи.

С суррогата.

Слепнут с ядохимиката,


что над полем кукурузным

самолеты распыляют.

Самолеты провожают

ярославцы взглядом грустным.


Взор застенчивый и скромный.

Собственная точка зренья

у народонаселенья

полосы нечерноземной.

* * *

Стук дождя и ветра вой

вперемешку с шумом сада,

в сочетании со склада

доносящейся пальбой.

Ухо режет звук любой.


Всякий раз напоминает

про превратность бытия

ветра вой и стук дождя.

Что-то в образе вождя

неспроста меня смущает.


Между обликом врага

и обличьем палача

незначительное сходство —