Красная Москва - Владимир Иванович Салимон

Скорей во сне, чем наяву.

Чем черт не шутит —

ломает, вертит, крутит:

в Москву!

в Москву!

Когда, уставясь на Москву,

сочту без видимой причины

за проявленье чертовщины

горько-соленую траву

и кисло-сладкую листву,

засахаренный соловей,

с куста на куст перелетая,

послужит, сам того не зная,

причиной гибели моей.

Что-то погибельное есть

в соловушке медоточивом,

в соединенье водки с пивом

что-то сомнительное есть.

Не понимаю — почему,

но сочетанье пива с водкой,

как связь придурка с идиоткой,

противно сердцу и уму.

Ивану Елкину привет!

От «Солнцедара» с «Коленвалом»

на местности заметен след,

как от тротила с аммоналом.

Как обожженный взрывом куст,

я издаю лишь треск и хруст,

стучу костями —

корнями, сучьями, ветвями.

Во тьме зубами скрежещу,

не потому, что жить хочу

при коммунизме.

А потому, что пить хочу.

Но только криком не кричу

при мысли об алкоголизме.

Его симптомы налицо.

Достаточно взглянуть в окно:

Коньково, Химки, Строгино.

В ломбард вчера отнесено

мной обручальное кольцо.

По тому, как соседи отходят ко сну,

как уходят в кино и приходят из бани,

относительно «Вазисубани»

цену знаю любому другому вину.

Мне известна тончайшая взаимосвязь

винно-водочного прейскуранта

и предместья завода-гиганта.

Непогода. Распутица. Грязь.

Утлый дворик московский, легко

продуваемый всеми ветрами.

Утешенье одно, как во храме, —

Царство Божие недалеко.

В светлом будущем места в обрез.

Но пока понемножку хватает,

потихоньку душа отлетает

без сомнений и чаяний без.

Бесконечно во тьме совершать

бесполезные телодвиженья —

хуже некуда.

Лучше не ждать

снисхожденья.

Чем сердце успокоиться должно:

казенным домом, дальнею дорогой

и если не калекою убогой —

двуногой и двурукой.

Все равно.

Вино — забродит.

Пуля цель найдет.

Стрелок известен меткостью своею.

Любимец муз себе сломает шею,

падет, смертельно раненный в живот.

Раскинув руки. Навзничь.

На снегу.

В снегу глубоком, в ледяном сугробе.

В конце концов — лежать ему во гробе.

Дантесу — делать нечего —

в полку

придется посидеть на гауптвахте.

Прибежище души,

ее оплот последний —

за ширмою в передней

лежи и не греши.

На Бога не пеняй.

Ему-то что за дело,

пусть остывает тело,

пускай себе,

пускай.

Истлеет тело наше,

рассыпясь в пух и прах,

подобно древней чаше

в неопытных руках.

Пустопорожний промежуток,

пустое времяпровожденье,

где единица измеренья —

куренье на пустой желудок.

С утра во рту ни крошки хлеба.

Затяжка внеочередная

плюс ожидание трамвая.