— Да ну вас! — крикнула она на подружек. — Не на век же расстаемся. Вот отгонят немцев подальше, мы и вернёмся.
— Когда их ещё отго-онят! — еле выговорила плачущая Рита.
— Скоро! Вчера им наши так жару дали! Я сама по радио слышала.
— Девчонки, вы мне обязательно напишите, как до места доедете, — сказала Зойка.
— Само собой, — ответила Таня.
Рита, перестав плакать, помолчала, накручивая на палец золотистый локон, и, сделав над собой усилие, спросила Зойку:
— Лёня пишет?
— Пока только одно письмо получила. Больше месяца шло. Сейчас так долго идут письма.
— Передавай ему привет от нас.
— Обязательно.
Рита с трудом скрывала волнение и вдруг как-то обречённо проговорила:
— Мне кажется, мы уже никогда не увидимся.
— Кажется — крестись! — нарочито грубо оборвала её Таня. — Развели тут нюни. Всё! Идти надо! Там уже раненых грузят.
Подъехал на своей телеге дед Макар, он снова вызвался помочь госпиталю.
— Ну, так что, девчата, едем?
— Едем, едем! — отозвалась Таня.
— Э-эх, едем! — вдруг бесшабашно вскричала Рита и в последний раз обняла подругу. — Прощай, Зоечка!
Рита и Таня вскочили на телегу. Рита, уже весёлая и бойкая, как всегда, тряхнула своими роскошными волосами, толкнула в бок Таню и задорно, с наигранной весёлостью запела: «Разлука ты-и, разлука! Чужая сто-о-ро-на! Никто нас не-е разлучит, как мать-сыра земля!»
Телега таяла на дороге вместе с пыльным облаком, а Зойка всё стояла у ворот, и сердце у неё разрывалось от боли.
В госпитале было необычно шумно. Раненые, прихрамывая, поддерживая друг друга, переговариваясь, кого-то окликали, кому-то кричали прощальные слова. Они заполняли стоявшие на улице машины, которые должны были отвезти их на станцию к поезду. Тех, кто идти не мог, несли на носилках. Когда вынесли Тараса Григорьевича, Рита, шедшая рядом, сказала санитарам:
— Вот сюда кладите, здесь ему будет удобнее.
Тараса Григорьевича положили на телегу к деду Макару, на свежее сено, еще крепко державшее аромат трав.
— О це гарно! — одобрил Тарас Григорьевич. — Дух-то какой! Как у нас на батькивщине. Я сам косил. Да вот откосился. Ну что, дочка, прощай, значит.
— Нет, Тарас Григорьевич, — возразила Рита. — Я с вами. Провожу до вагона, прослежу, чтобы хорошо устроили, а потом домой, вещи собирать. Я тоже с госпиталем уезжаю.
— О це гарно! — снова одобрил Тарас Григорьевич. — А мамка-то как? Отпустила?
— Мама говорит, что даже лучше: там я целее буду.
— Ну, на Урале-то и верно целее, — сказал Тарас Григорьевич. — До Урала немец никогда не дойдет.
