Мерно звучали слова, кричали птицы, передравшиеся за крупную гроздь ягод, поодаль глухо рыдала беременная баба, закрывая опухшее от слез лицо уголком платка. По бокам к матери жались два зареванных паренька в поношенных кожушках.
Жалко бабу. Как она теперь без кормильца детей поднимать будет?..
— Чего застыл? Надеешься, здесь и останусь? — раздался из могилы отрезвляющий голос креффа. — Руку давай.
Помогая наставнику выбраться, Тамир поразился тому, что даже его собственная, изрядно озябшая ладонь ощутила холод ладони Донатоса, которая казалась остывшей, как у покойника.
Впрочем, несмотря на то, что некромант должен был бы закостенеть от холода, двигался он с прежней легкостью и уж тем более не растратил своего яда.
— Что я делал? — поинтересовался у ученика крефф, прежде чем дать знак начинать погребение.
Тамир захлопал глазами. Он, пока стоял без дела, унесся мыслями так далеко, что не особо присматривался. Взгляд Донатоса стал тяжелым.
— Что я делал? — повторил наставник и добавил: — Если не дождусь ответа, положу в домовину к покойнику и прикажу обоих заколотить до завтрашнего утра. Отдохнешь, соберешься с мыслями.
У парня сердце подпрыгнуло к горлу. Он уже слишком хорошо знал некроманта, чтобы не углядеть в его словах пустую угрозу. Поэтому юноша глухо, стараясь ничего не упустить, начал перечислять.
— Вот видишь, — спокойно заключил Донатос, — не такой уж ты и дурак, каким кажешься.
Лишь после этого он дал знак терпеливо ожидающим сельчанам.
Мужики, скинув шапки, заколотили крышку домовины, затем подняли на рушниках последнее пристанище человека на земле и по знаку колдуна опустили его в могилу. Крефф подновил ножом рану, чтобы кровь бежала быстрее, и щедрой горстью вещей руды окропил гроб. Тамир, не дожидаясь приказа, скинул с плеча мешок, развязал горловину, вытащил на свет связку оберегов и подал ее наставнику. Тот даже не перебрал висящие на безыскусных шнурках ладанки, небрежно выхватил самую невзрачную и швырнул в могилу. А в каждом движении было столько рутинной отточенности, заученности, что становилось и тоскливо, и страшно одновременно. Смерть была для Донатоса всего лишь ремеслом.
Пока ученик отмечал это, наставник выжидающе смотрел в его сторону. И лишь спустя мгновение Тамир понял, чего он ждет и, торопясь, начал читать упокойный заговор. Слова на языке Ушедших давались с трудом — гортанные звуки царапали горло и падали в студеный воздух, словно пригоршни камней. Мужики взялись за лопаты и по крышке домовины застучали комья земли. Бабий плач перешел в надрывный горестный крик.
