Люси ла Гар — французская шансонетка — вторглась в неограниченное царство Бош-хатын не только золотым сиянием парижской прически, совершенством бело-розового точеного тела и искусством «страсти нежной». Она обладала тактом и умом, достойным фаворитки государя европейской монархии, а не такого захудалого восточного княжества, каким было Бухарское ханство.
Очаровательная, страстная Люси быстро распространила свою власть с ложа на трон. И тогда Бош-хатын «наступила на свою спесь» и... пошла на поклон к француженке. Соперничать красотой с мадемуазель Люси, увы, она уже не могла, а по уму и расчетливости встретила достойного противника. Оставалось за Бош-хатын одно преимущество — азиатское коварство. Бош-хатын сказала сопернице:
— Ты, нет спору, умеешь выставлять свою красоту, ференгистская сука. Но красота не вечна. Твоя белая рыбья кожа поднимает страсть и порождает безумства в нашем супруге. Однако воздух Бухары не благоприятствует красоте европейских женщин. Бухарский плов вкусен, но не полезен вам. У беловолосых женщин кожа от нашей пищи делается слоновьей, грубой, шершавой, на теле возникают язвы. А у какого мужчины появится желание, если придется ласкать гнойные струпья. Постой! Не открывай пасть! Посмей наябедничать эмиру, и ты превратишься в вместилище сукровицы и гноя, неприятное, вызывающее отвращение. Молчи и слушай! Кто хоть один час проживет без пищи и воды? А пища и вода здесь наши, бухарские. А чтобы они оказались полезными для твоей красоты, необходимо тебе, госпожа, жить со мной в дружбе да слушать мои советы. Подумай, а потом приходи. А спесь свою оставь за порогом.
Расчетливость, практическая сметка помогли француженке расценить слова Бош-хатын по достоинству. Она повела себя осторожно, вкрадчиво. Всем улыбалась, в дела больше не вмешивалась. А когда она родила не сына, столь желанного, а дочь, ей вообще пришлось довольствоваться вторыми ролями.
С чего бы Бош-хатын вдруг вспомнить спустя столько лет французскую жену эмира? Кто надоумил? Муллобачи, приехавшие из Бухары?
Сидел Сеид Алимхан на ватной подстилке, нахохлившись, вобрав испуганно голову в бархатной ермолке в плечи. Чалму он, войдя, снял и положил рядом на ковер, как бы утверждая свое положение супруга и повелителя. Перед ним восседала на подушках в свободном домашнем одеянии расплывшаяся, с толстыми набеленными, подрумяненными щеками, с насурмленными, сходящимися на переносице бровями вразлет, госпожа Бош-хатын. Уперев руки, украшенные ожерельями, в бедра, она фальцетом поносила мужа. Разговор шел на щекотливую тему — о выполнении или, вернее, невыполнении Сеидом Алимханом супружеских обязанностей.
