В один из дней Хабибуллы-водоноса не оказалось на обычном месте. На возвышении у фонтана прямо на груботканом паласе спал Пир Карам-шах. Он спал в одежде, не сняв даже оружия, в сапогах. Тюрбан с алмазным аграфом сбился на бок, обнажив белую полоску лба, покрытого капельками пота. Видимо, вождь вождей прискакал верхом откуда-то издалека и свалился, сморенный усталостью. Одежда в пыли, грязные разводы от пота на щеках, давно не чищенные сапоги, не снятая с кисти руки плеть — все говорило о дальней и трудной дороге. Моника замерла со и подносом перед возвышением. Она привыкла видеть надменного вождя вождей блистательным, пышным, властным. Удивительное дело, — как ни устал Пир Карам-шах, как ни глубоко провалился он в бездну сна, но осторожность и тревоги походной жизниее оставили его и сейчас. Полный любопытства взгляд девушкизаставал его поднять веки. Огонек зажегся в его глазах, и он членораздельно произнес: «Все прекрасно, моя леди, водонос взобрался по ступенькам вверх. Вор — теперь король!» Мгновенно он снова погрузился в сон. Моника осознавала все неприличие своего поведения — уроки мисс Гвендолен не прошли даром — и побежала к себе. И как удивилась Моника, узнав вскоре, что сын водоноса, мелкий воришка, потряс целое государство, сделался его царем и именем аллаха отныне распоряжается жизнью и душами миллионов. «Любого чумазого нищего сделаю королем,— похвастался в бунгало Пир Карам-шах.— Надо лишь влезть в психологию Востока. Жалею, не успели мы дать ему королеву.— Иронически посмеиваясь, он поглядывал на Монику.— Был бы у нас свой резидент при троне. И какой резидент! Впрочем, еще не поздно. На очереди у нас еще один». Моника невольно покраснела, хотя и не понимала, к чему клонит вождь вождей.
Все разъяснил Монике Курширмат Одноглазый. Он изредка появлялся в бунгало. Вообще мисс Гвендолен его терпеть не могла и запретила на порог пускать. Но курбаши умело находил предлоги, чтобы наведаться к «уважаемой племяннице», как он льстиво называл теперь Монику. Зная, что Монику ждет необычайная судьба, он не хотел остаться в стороне. «Запах кебаба щекотал ему ноздри». С деланным участием он предупреждал Монику! «Не доверяй ему,— он намекал на Пир Карам-шаха.— Плохой, коварный человек. Он хотел сделать тебя женой водоноса. Теперь он думает выдать тебя за конокрада!»
Кривой курбашн всячески старался добиться доверия «племянницы», постоянно наноминая ей, что он вырвал ее из лап басмача Кумырбека, спас ее честь и, возможно, жизнь. Конечно, он умалчивал, что лишь случайность помешала ему с выгодой продать Монику еще в Ханабаде Ибрагимбеку и что «инглизы» попросту провели его, Куригирмата, вынудив привезти девушку в Пешавер, но заплатив ничтожно мало. Помалкивал он и о своих приватных переговорах с достопочтенным посланцем эмира, господином Начальником Дверей Хаджи Абду Хафизом. Моника и не подозревала, что все уже было наготове: привратника бунгало подкупили, коней наняли, проводников нашли. Похищение Моники задерживалось из-за пустяка — Кривого Курширмата не устраивала сумма. Эмир не слишком высоко оценивал свои отцовские чувства и не так много обещал Курширмату за свою дочь. А Курширмата в Пешавере держали отнюдь не в чести. Он, недавно еще могущественный глава басмачества в Фергане, вынужден был зарабатывать средства к существованию службой собственным корреспондентом в местной пешаверской английской газете. Оставалось недоумевать, откуда у басмача-бандита такое знание английского языка и «таланты» журналиста желтой прессы. Так или иначе Курширмат был недоволен своим положением и не собирался упустить такой ценный приз, как Моника.
