И на земле и над землей - Роберт Васильевич Паль

Сначала робко, но затем все смелее и решительнее огнекудрый Сурья всходил на небо. Первый его вестник Утренник уже проскакал по нему на огненном коне, очищая и пролагая путь для своего великого владыки.

Сурья и сам прекрасно знал этот путь, хорошо освоенный им за тьмы и тьмы тысячелетий, но так было принято в Сварге. Так вершилось еще с того далекого времени, когда сам Всеблагой и Самосущий Творец-Тваштар, покатав его в своих мудрых ладонях, в первый раз выпустил в небо — светить и животворить.

Да, так предначертал сам Дед, отец всех богов, живущий в синей Сварге, — верховный бог славян Сварог. Вот Сурья и крутит свои огненные круги, золотые колеса жизни вокруг земли. И по светлой ее стороне, и по темной. Где он плывет в своей сияющей ладье, там и свет, там и день. А уйдет — будет ночь. А где была ночь — будет день.

Таков закон Вселенной и воля Единого. И сойти с этого пути Сурья не властен. Даже если задумается или задремлет, сомлев от вечной качки движения. Случись такое — огненные Суражии конники тут как тут. Что утром, что в полдень, что к ночи. И в этом своя мудрость и красота. Слава прекрасному огнекудрому, дарящему свет и жизнь Сурье! Слава могучему Сварогу, единому и многоликому, ибо и Сурья, и Святовит, и Огнебог, и Велес, и Перун, и другие боги русичей — только частные лики его, Единого и Множественного бога вселенной, бога богов, бога людей и всего живого. Слава ему!

Вышедший из тени хребтов сумрачного Тавра человек остановился, омыл свое лицо живительным светом нового дня и радостно воздел к нему руки.

— Здравствуй, прекрасный Сурья! Здравствуй от века и до скончания веков. Славим тебя и всех богов наших. Славим — оттого и славные, оттого и славяне…

Сотворив утреннюю молитву, человек словно обрел новые силы и продолжил свой путь к морю. Шаг его стал еще более тверд и широк. Крепкие кожаные башмаки уверенно подминали сухие травы, оставшиеся еще с прошлого лета, и бережно ступали по нежной юной зелени новой весны. Длинная тень согласно с его шагами скользила рядом, качая тенями-руками, двигая тенями-ногами и тенью-головой. Широкие сильные плечи и кривая спина мерно колыхались в такт каждому шагу.

Человек посмотрел на себя как бы со стороны, горестно сжал обветренные губы и отвернулся: он не любил своей тени. Тени с горбом на спине, которого ей, как и ему самому, не скинуть с себя никогда. Ни в каком зеркале его не увидишь, а вот простодушная тень ничего скрывать не умеет. И видеть это ему нестерпимо больно и досадно. Каждый раз вспомнишь то, чего помнить никак бы не хотелось. Но — напоминает! И тогда в гневе сжимаются зубы, а руки ищут меча. Горько, но может быть, так и надо? Чтобы не умерла память, чтобы не притупился гнев?