Лишь сегодня Кумырбек разглядел Монику-ой на пороге хижины, и она поразила его воображение. Его меньше всего беспокоила возможная кара за насилие. Он привык к безнаказанности, действовал по воле своих побуждений, инстинктов. Никому никогда не подчинялся, не обуздывал своих желаний. Какое дело ему до эмира и его замыслов.
— Эй вы, лодыри! Разжигайте угли! — приказал он.
А сам ходил возле шалаша, сыпал проклятия, издавал возгласы звериного торжества и даже не смотрел на своих аскеров, помрачневших, молчаливых.
Да, следовало бы предупредить виновницу всех сегодняшних происшествий. И, подойдя к хижине, он крикнул:
— Готовься, госпожа Моника-Фоника, принять жениха! Вечером ты сделаешься женой великого воина и столпа ислама Кумырбека. А талисман твой, книжку, в хурджун убери. К чему он тебе? Хорошо!
Он даже ткнул кулаком в жиденькую створку двери, хихикнул, но не удивился, что девушка не откликнулась: впрочем, невесте к лицу покорность и скромность.
После полудня вернулся Джаббар-Бык со своими спутниками. Привезли рис и даже конфеты.
Конфеты Кумырбек приказал высыпать на порог хижины.
— Однако, ваша милость, — сказал Джаббар-Бык, — плохой слушок. Красноармейцев в долине видели. Ищут кого-то.
— Слушок! И пусть. Разве жениху плохие новости рассказывают? Иди. Готовь плов. Скоро вечер. А молодому и ночь коротка.
Аскеры беспокойно толпились кучкой у самого обрыва и молчали, поблескивая белками глаз. Кумырбек знал своих угольщиков, верил в них. Немало дел он совершил со своими аскерами. Прославили они своего курбаши Кумырбека, и он пришел даже в хорошее настроение. Он шагнул к огромному костру, в котором жгли уголь для казни, и вдохнул в себя дым. Он наслаждался запахом дыма и приятными мыслями: казнь мятежников, пир, плов, брачная ночь. Хорошо!
— Эй вы, черноликие! — воскликнул он. — Что, углежоги, уткнулись в... Что с вас спросишь, черномазых? Обругать да камчой постегать невеж. Ну, чего?..
Угольщики неприязненно молчали. Один из них молча качнул головой в сторону шалаша, у входа в который все так же стояли двое с обнаженными клинками. Кумырбек покряхтел, заплевался и наконец порешил:
— Счастье дьявола Аюба Тилла! Счастье слюнтяя безбородого Юнуса-кары. Сегодня у меня, великого датхо Кумырбека, праздник. Пусть все радуются, празднуют.
Не успел он и рукой махнуть, как угольщики гурьбой кинулись к шалашу, отпихнули стражей. Те вложили клинки в ножны и отошли в сторону.
