Клавдія тотчасъ-же стала зажигать лампу и кричала сестрѣ въ другую комнату:
— Сонька! Выдра! И керосину въ лампу не догадалась прибавить. Гдѣ бутылка съ керосиномъ? — спрашивала она, выбѣжавъ изъ комнаты. — А ты, тятенька, чѣмъ-бы зря, папироски-то сосать, взялъ-бы вѣникъ да подмелъ комнату, — обратилась она къ отцу, посадившему дѣвочку на лавку и скручивавшему папироску.
— Вовсе я не зря папироски сосу. Я сейчасъ твою-же Устьку кашей кормилъ.
— Устьку можно и положить. Ей давно спать пора. Соня! Положи ее къ себѣ на постель за печку, да прикрой полушубкомъ. Сытая она живо заснетъ, если ее покачать.
Соня, стоявшая у печки съ деревяннымъ уполовникомъ въ рукѣ, недоумѣвающе сказала:
— Или ѣду вамъ приготовлять, или Устьку спать укладывать?
— А гдѣ Николка? Ну, пусть Николка ее спать уложить, — вспомнила Клавдія про своего братишку.
— Николка… Гдѣ Николка! Ищи вѣтра въ полѣ — вотъ гдѣ твой Николка, — отвѣчалъ отецъ.
— Постегали-бы хорошенько раза два веревкой, такъ не убѣгалъ-бы онъ изъ дома, на ночь глядя. Отецъ, а никакого вниманія на мальчишку. А вотъ выростетъ большой и будетъ разбойникомъ, — наставительно произнесла Клавдія и, взявъ бутылку съ керосиномъ, бросилась къ себѣ въ комнату.
Отецъ поднялся съ табуретки, на которой сидѣлъ, взялъ ребенка на руки и понесъ за печку, крича дочери въ другую комнату:
— Ежели ужь стегать, то прежде всего тебя самою надо настегать веревкой.
— За что это? Не за то-ли, что я васъ всѣхъ пою и кормлю? Ахъ вы, неблагодарный! — откликалась Клавдія. — Вотъ ужъ выслуги-то у меня нѣтъ.
Отецъ укладывалъ за печкой ребенка и продолжалъ кричать:
— За что?! За кислое твое поведеніе — вотъ за что! За то, что не по поступкамъ поступаешь. Хороша дочка-дѣвушка, которая каждый день къ себѣ мужчинъ въ гости зоветъ!
— А вы зачѣмъ отъ такой дочки каждый день на сороковки себѣ выпрашиваете? — не унималась Клавдія. — Ахъ, вы! Ужь кто-бы говорилъ, да не вы! Чѣмъ-бы работать, а вы на деньги дочери по кабакамъ… Землю нашу арендателю въ аренду сдали. Зачѣмъ вы нашу землю въ аренду сдали?
— Я егерь, чортова ты перечница! Пойми, я егерь. Я господскихъ собакъ кормлю и за это на кормъ получаю. Господъ охотниковъ я на охотѣ сопровождаю — вотъ моя обязанность, такъ какая-же тутъ земля!
— Ну, довольно, довольно! Слышали! Хорошъ егерь, который и ружье свое пропилъ.
— Молчи, шкура. Какъ ты смѣешь отца попрекать! — возвысилъ голосъ отецъ.
— И всегда попрекать буду, если вы меня попрекаете, — слышался изъ сосѣдней комнаты голосъ Клавдіи. — Да-съ… Всегда буду… Потому можно и егеремъ быть, и землю свою обрабатывать. Когда около земли-то надо стараться, вѣдь никакой охоты не бываетъ, всякая охота запрещена. А у насъ, срамъ сказать, своего огородишка даже нѣтъ.
