Среди этого жизненнаго ландшафта единственнымъ живымъ существомъ (кромѣ солнца) былъ человѣкъ, который долженъ былъ пробраться къ своей возлюбленной, живущей за горами, расположенными на заднемъ планѣ сцены. Человѣкъ этотъ отправился въ путь. Обыкновенно, если человѣкъ владѣетъ своими пятью чувствами и хочетъ пройти за горы къ опредѣленному мѣсту, то онъ старается по мѣрѣ возможности итти по одному направленію. Но упомянутый актеръ поступалъ совершенно иначе. Онъ метался по лѣсу, для того, чтобы убѣдить публику, что онъ дѣйствительно шелъ, проходилъ мимо картонныхъ птицъ, которыя не двигались съ мѣста при его приближеніи, мимо скалы, дрожавшей до основанія отъ его шаговъ, переправлялся черезъ ручей, мимо ключа, не замочивъ ногъ, возвращался назадъ, носился, какъ бѣшеный, туда и сюда и, наконецъ, исчезъ за одной изъ кулисъ. Солнце закатилось подъ звуки затихающей музыки, и наступила ночь. Прошло восемь минутъ. Въ слѣдующемъ явленіи онъ снова появляется и въ монологѣ длиною въ полмили повѣствуетъ себѣ и публикѣ о длинномъ только-что пройденномъ имъ пути за горы; хотя каждый изъ публики готовъ поклясться, что онъ не достигъ горъ, несмотря на свое длинное путешествіе.
Американцы совершенно незнакомы съ устройствомъ подвижныхъ кулисъ, которыя позволяютъ актеру, желающему пройти «за горы», итти по одному направленію, хотя бы цѣлыхъ тридцать минутъ, не бросаясь на задній планъ и не забѣгая за кулисы.
Въ американскихъ театрахъ часто даются такъ-называемыя «французскія пьесы», хотя само собою разумѣется, что эти пьесы никогда не шли во Франціи. Америка почерпнула изъ газетныхъ извѣстій, что французское драматическое искусство только немногимъ ниже искусства Дакоты, вслѣдствіе чего они и начали ставитъ французскія пьесы.
Всѣ эти пьесы отличаются обстановочнымъ скоморошествомъ. Одна и та же декорація по мѣрѣ надобности изображаетъ и колоніи тулонскихъ каторжниковъ и квартиру марсельскаго гражданина.
И въ этихъ болѣе американскихъ чѣмъ французскихъ пьесахъ задняя декорація одна и та же, какъ для турецкаго гарема, такъ и для американской харчевни.
Американцы не считаютъ абсолютной необходимостью, чтобы декорація непремѣнно соотвѣтствовала пьесѣ. Если въ распоряженіи труппы есть какіе-нибудь красивые обстановочные предметы, то они выставляютъ ихъ на сцену, не справляясь съ тѣмъ, представляетъ ли пьеса какое-нибудь приключеніе въ преріяхъ или городскую драму. Когда поближе познакомишься съ американскимъ драматическимъ искусствомъ, то не чувствуешь къ нему большого уваженія. Въ немъ совсѣмъ нѣтъ обработки, нѣтъ школы. Если бы американцы познакомились съ искусствомъ, созданнымъ Людовикомъ Баварскимъ, если бы они имѣли хотя бы легкое понятіе о волшебной красотѣ движущихся декорацій, они, можетъ-быть, стали бы печатать болѣе мелкимъ шрифтомъ объявленія о своемъ необыкновенно роскошнымъ картонномъ лѣсѣ… Но они не знаютъ этого и не хотятъ знать. Ихъ самодовольство до крайности послѣдовательно.
