— Что-то внезапно вдруг переменилось, — все повторяла она теперь, вспоминая о том залитом солнцем дне. — Я почувствовала что-то такое, похожее на удар кулака в грудь, противное, как скрежет зубов. И поняла, что это ревность заговорила во мне.
Я смотрела на ее напряженное лицо и видела, как она страдала.
— Это было все, что осталось от любви, — продолжала она. — Этот обрушившийся на меня удар, это поражение.
Она, оказывается, долго не хотела сдаваться, выслеживала нас, наблюдала по ночам за выражением лица безмятежно спящего Али; отмечала, если я вдруг похорошела, или громко смеялась, или вела себя развязно, или, наоборот, вкрадчиво и ласково, как кошка. А потом она испугалась, пришла в ужас от этой поселившейся в ней ревности, этой немой боли, которая исподтишка, медленно точила и грызла ее своими острыми клыками. Джедла говорила еще, что спохватилась слишком поздно. Теперь оставалось только взбунтоваться против самой себя. Не терпеть же ей эти муки!
— У меня еще есть гордость! — произнесла она в заключение, стиснув зубы. — Вот поэтому я сама и предлагаю тебе Али. Ты или другая-какая разница? Если ты способна не упустить случая, тем лучше для тебя! Даже если я сейчас и не права, то все равно я предпочитаю идти, пусть даже бесполезно, на этот риск. Я не хочу больше такого счастья, когда надо все время следить, терпеть, как на него, на его красоту заглядываются другие женщины, словно сама я уродка какая-нибудь. Не хочу больше думать об этом, с меня хватит. Задаюсь только вопросом, отчего это столько женщин, влюбленных, как принято говорить, в своих мужей, могут сносить всю жизнь это унижение, смиряться с этой вечной тревогой, вечным своим опасением за то, чем они обладают… Я так желала, чтобы мы с Али остались вечными спутниками жизни, так хотела бы всегда идти рядом с ним! Но это было всего лишь моим заблуждением.
Она грустно улыбнулась. Я слушала ее, и удивление мое постепенно исчезло. Я припоминала теперь их спор, невольной свидетельницей которого оказалась, лежа у изгороди в своем саду. Тогда уже шла между ними речь о какой-то другой женщине…
Потом я подумала о пакетике из-под снотворного, о ванной комнате, молчаливо хранившей тайну. Вначале — газ, а теперь вот другой способ избавиться от своего несчастья, и помощницей в этом она избрала меня. Значит, сама по себе я не существовала для нее. Она смотрела на меня лишь как на молоденькую кокетку. Впрочем, сейчас эта догадка ничуть меня не обидела. Ведь то, что происходило с Джедлой, было похоже на пытку, и никто, даже Али, не смог бы вытащить ее из того кошмара, который терзал ее душу.
