— Не целое же состояние они стоили? — не успокаивался Хеннинен.
— Я же сказал уже, простите.
— В общем, тетенька была очень недовольна, — сказал Маршал.
— Да она всегда недовольна. Я только одного не понимаю, ей что, операцию какую на глазах сделали, она же раньше дальше своего носа ни хрена не видела.
Маршал, сказал «угу», а Хеннинен сказал «ага».
Жира сделал жест: обхватил голову руками и выпучил глаза. Потом сказал, что он не нарочно, случай делает вора, а ему как раз хотелось взбодриться. В это было легко поверить, в теорию про случай, ведь по всем психофизическим показателям Жира был настолько худым и незаметным, что трудно было этим не воспользоваться.
— Точно, — сказал Хеннинен. — Мы всегда не прочь воспользоваться какой-нибудь теорией или научной доктриной, как теперь говорят.
— Почему бы нет, — согласился Жира, — зато теперь есть костяшки.
Как только основные тревоги были высказаны, дыхание выровнялось, и каждый преодолел в себе что-то доселе непреодолимое, было решено двигаться в обратном направлении, не сидеть же вечно на приступке у этой стены, обильно политой собачьей мочой. Снова вышли на улицу с террасами, так как решили, что по ней легче спускаться. Задний вид посетителей представлял собой одни затылки, но и они были не менее пунцовые, чем лица при восхождении. У самой последней на горе забегаловки террасы не было, видно, ее хозяин решил таким образом выделиться из числа конкурентов. Затемненная пленка на окнах местами топорщилась, поверх же нее, вероятно для большей светонепроницаемости, висел большой лист желтой бумаги, на котором жирным, сантиметра в три толщиной, маркером был написан призывный рекламный слоган: «Большая кружка — райское наслаждение!»
Хеннинен как-то вдохновился этой надписью и потребовал пойти посмотреть, что же это за кружка.
— Маршал, ты никуда не торопишься? — спросил Жира.
— Уже нет, — сказал Маршал. — Или еще нет.
Хеннинен зашел внутрь первым, рифмуя на ходу кружку и подружку, к счастью, его бормотание не было слышно тем, кто шел позади. Две смертельно крутые ступеньки вели в маленькое помещение, расположенное метра на полтора ниже уровня тротуара. Там, внутри, было так темно, что вначале казалось, вообще невозможно что-либо разобрать, а передвигаться в таком полуслепом состоянии было все равно что плавать в крутом кипятке, показывая всем своим видом, что дело это более чем привычное.
В дальнем конце похожей на коридор комнаты располагалась барная стойка из светлого дерева, за которой маячил мужик, по виду явно турок, в пожелтевшей рубашке маньяка-женоненавистника. Грудь его была, словно ядовитым дымом, покрыта черной густой растительностью. Подслеповатое вторжение, очевидно, здорово его повеселило, во всяком случае, никакой угрозы в этом он не увидел.
