— С этим идиотом, блин, вечно попадешь в историю, — сказал Хеннинен.
— Много они там стоили, эти кубики?
— Ну, наверное, евро.
— Хотя кто знает, может, ему вдруг срочно понадобился еще и календарь, и пасхальные цыпочки.
— А может, просто захотелось побегать, — сказал Хеннинен. — Надо, пожалуй, пойти его поискать, а то здесь он явно появится еще не скоро.
Забрали продукты с черного хода, поблагодарили и извинились, после чего завернули за угол, пересекли перекресток и стали подниматься в гору. Здесь небольшие терраски располагались одна за другой, предлагая посетителям один и тот же выбор продуктов — кружку пива и пиццу с двумя начинками на выбор, — цена у всех тоже была одинаковая. Обветренные, измученные похмельем и красные, как кумач, лица посетителей были обращены к солнцу, и создавалось впечатление, что все они силятся разглядеть где-то в вышине, под самым потолком, маленький экран телевизора, какой бывает в автобусах или фирменных электричках. В гору устало взбиралась и запыленная фура с российскими номерами. Она выпускала клубы синего дыма и так громко рычала, что заглушала собой все окрестные шумы, а потому вдруг показалось, что наступила тишина.
— Ну что, видно его где? — спросил Хеннинен. Он никак не мог оторвать взгляда от своих ботинок, возможно, это было связано с каким-то временным внутренним кризисом.
— Не видно, — ответил Маршал, перебирая кнопки мобильного телефона, и только сказав, подумал, что вряд ли, тырясь в телефон, его можно вообще заметить. Пришлось остановиться и оглядеться. — He-а, не видно.
Наконец добрались до конца улицы и сразу же повернули налево, в узкий переулок, ведущий еще выше в гору, к Верхнему парку. Там стояло высокое и уродливое серое здание, весь цоколь которого был безнадежно загажен собаками. Несколько желтых подтеков располагались невероятно высоко. Тут же подумалось, что с невинными созданиями такого размера не очень-то хотелось бы вступать в разногласия.
Жира сидел на приступке у двери одного из подъездов, смотрел куда-то в небо и тяжело дышал. На щеках его проступили красные пятна, как при обморожении.
— Ну и гонка, Боже мой, какая гонка! — произнес он, обнаружив, что его наконец-то нашли.
— Мы-то, мать вашу, заметили, — сказал Хеннинен. — Это на наши, мать вашу, головы сыпались камни, летели стрелы, и лилась кипящая смола.
— Надо же, как ты красноречиво охарактеризовал речь этой продавщицы, — заметил Маршал.
— Простите, други, — сказал Жира.
